– Вот и хорошо, – мне понравилась её уверенность. Чисто машинально, привыкнув постоянно проверять погоду, я шагнул к барометру, висящему на стене, и постучал пальцем по шкале. И стрелка разом провалилась на десять делений.
…твою мать.
Я не стал стоять над душой у Сопрано и Травы, которым вызвались помочь Хризантема и Сеня. Вместо этого уселся за свой капитанский стол и взялся за корабельный журнал. Может так статься, что сейчас у меня последняя возможность внести туда записи, а значит, надо ей воспользоваться. А еще я каждые десять минут записывал показания барометра. Он продолжал быстро падать.
По всем правилам морского выживания уже давно требовалось поднять паруса и улепетывать от циклона по ветру, но наружу по-прежнему было не выйти. Ядовитый газ уверенно нарушал работу центральной нервной системы всех, у кого она была. Трава вон на что здоровяк, а случайно вдохнув немного забортного воздуха, собирая очередную пробу – начала слепо тыкался о стены, а потом пролежал без сознания минут двадцать. Понятное дело, что выпускать парусную команду наружу было бы верхом глупости. А меж тем уже и волнение появилось, и цвет неба на востоке подозрительно поменялся.
Для себя я решил, что выведу экипаж наружу, когда ветер достигнет отметки между свежим и очень свежим. Выделяемый медузами газ к тому моменту должно основательно так перемешать с не отравленным воздухом, и будет почти безопасно. Только вот скорее всего поздно… И тут до меня с опозданием дошло, что выброс мобильной формы коралла скорее всего связан с грядущим штормом: тот словно поезд «отвезет» медузок в открытый океан. Которые как раз успели покушать парализованных рыбок и попадавших в воду птичек, таким образом подготовившись к путешествию.
И все-таки Сопрано справилась. Синтезировала вещество, связывающее летучий токсин прямо на слизистых дыхательных путей (и вызывающее жуткий насморк). Проверять работу антидота времени не осталось, и я допустил первую вахту к парусам, сам встав у штурвала. Что ж, за борт не выпрыгнул и не выпал – уже хорошо. Что плохо: я, отчаянно чихая и кашляя, далеко не сразу понял, что «Рыба» разгоняется куда хуже, чем раньше. Словно еще десяток тонн груза на себя приняла. Но разбираться было уже некогда.
Небо покрылось тучами так, что аж потемнело. Порывистый ветер стал кидать в спины капли дождя. Циклон, а за ним и шторм – пришли, и только тогда «Рыба моей мечты» наконец-то стала обгонять катящиеся волны, взбираясь на вершины и режа форштевнем пенные шапки. Впереди нас ждал поворот берега и барьерного рифа на юг, так что с циклоном рано или поздно мы разойдемся курсами. Если только не налетим на мель, но сам риф, на берег, не подставим волне борт, не потеряем ход, управление, паруса, мачты, другой такелаж…
В это сложно поверить, но мы продержались двенадцать часов. Семь до астрономического заката и еще пять в полной темноте, освещая себе путь только фонарями и магией, а полную картину буйства воды и ветра видя только во время ударов молнии. Дольше всех продержался мой прицел – как раз до конца пятого час темноты, пока кристаллы-накопители окончательне не сели. Все это время я был «глазами» Сольпуги. Но когда и этот источник информации пропал… конец штормового плавания стал немного предсказуем.
Разумеется, мы обвязасись штормовыми страховочными фалами – иначе я бы половины экипажа после не досчитался бы. Разумеется, я загнал в свою каюту Шону и Лану – иначе шанс потерять ребенка от случайного удара был бы слишком велик. Шелковица сама себя зафиксировала в корнях фито-конструкта в нижнем трюме, одновременно создав себе персональную спасательную капсулу и пункт прямого управления бортовыми растениями. Что пригодилось.
Сколько раз мы чиркали по мелководью дном или бортами – я сбился со счета. Но конкретно барьерный риф вставал перед нами в считанных метрах перед форштевнем стеной аномальных волн раз шесть. От дикого скрежета металла о коралл трясло весь корпус – но таранная обшивка всякий раз справлялась. В отличи от ударов, что приходились на деревянную часть корабля ниже ватерлинии: каждый раз открывались новые течи. Дошло и до пробоин в днище, но их оперативно заткнули корни.
Мы все промокли до нитки, измучились, стёрли руки в кровь. Многих не по разу уносило с палубы за борт перекатившейся через фальшборт волной – назад помогали вернуться только страховочный канат и дикое желание выжить! Под конец стали отказывать лебедки – потрепанные тросы начали проскальзывать по натертым до зеркального блеска барабанам… И тут стихия начала отступать. Ветер потерял былую силу, волна «сдулась», на глаза теряя белые барашки, кончился дождь… И окончательно ослепшая «Рыба» величаво пропахала носом прибрежную мель.