Озара посмотрела вниз. Стадо речных коров, впавших в спячку, лежало на дне крупными чёрными валунами. От обычных речные коровы отличались чёрно-зелёным окрасом, ластами на передних ногах и тюленьими хвостами вместо задних, а также тем, что хорошо плодились, рожая дважды в год по два, реже три телёнка, которые быстро росли. Держали их ради мягкого, нежного, удивительно розового с красивыми прожилками мяса, больше похожего по вкусу на рыбье, крепкой шкуры без шерсти и жемчужин из желудков. Насколько знала Озара, шкуры речных коров в Беловодье очень ценились, так как, несмотря на относительно небольшую толщину, были весьма прочными и не пропускали воду. Где-то в их верви имелась кожевенная артель, которая занималась обработкой, и несколько мастерских, где по большей части тачали сапоги и шили подлатники и кафтаны — крепкие, не пропускающие воду и холод. Они с сёстрами даже в Яви ходили в таких сапогах, правда, не расшитых, потому что другая зимняя обувь казалась слишком толстой, тяжёлой, какой-то неуклюжей и неудобной.
Как хвасталась хухлик Стеша, речных коров вывела бабушка Зина давным-давно и они были вроде бренда их Гнезда, потому что слава о таких тварях разнеслась по всему Беловодью. Пасти их можно только под водой: речные коровы любили местные водоросли, хрустели ракушками, впрочем, обычной травой и даже жёсткими зарослями рогоза тоже не брезговали, объедая и расчищая подтопленные берега, никогда, впрочем, на них не выбираясь. Не раз и не два развести речных коров пытались в других частях Беловодья, их крали, обменивали, покупали, но до сих пор единственное стадо жило в озере у Гнезда. Бабушка Зина на вопросы, почему же так выходит, лишь загадочно улыбалась, и Озара думала, что, возможно, всё дело в её магии и огромном влиянии на местные водоёмы и их обитателей.
Если приглядеться, то возле коровьих «валунов» становились видны пристроившихся к крупным бокам пастушки-хухлики, тоже, как и большинство водного народа, впавшие в зимнюю спячку. Бабушка Зина рассказывала, что хухлики, не пристроенные к делу, занимаются всякой ерундой: пугают и подшучивают над людьми, путают сети и лески, утаскивают бельё у полощущих его женщин, пугают купающихся, хватая тех за ноги. Она наставляла, что всякий вошедший в их клан должен заниматься делом, чтобы иметь право на существование и проживание на территории, которую занимает Род. Изучая в школе литературу, Озара с некоторым удивлением поняла, что в истории Пушкина про работника Балду тот взаимодействовал с хухликами, хотя и называл тех чертями. И изображали этих «чертей» с рогами и свиным рылом — совершенно неправильно. Да, у невысоких хухликов и правда «козьи ноги» с копытами и длинный хвост с кисточкой на конце: таким хвостом пастушки-хухлики иногда подгоняли речных коров, — но ни поросячьей морды, ни рогов точно не было — только острые уши, сливающиеся с волосами на голове, которые только издалека можно принять за рога. Хухлики скорее уж похожи на фавнов из греческой мифологии, свободно чувствуют себя и под водой, и на суше, до пояса и в шапке так и вовсе на детей похожи. Разве что почти полностью чёрные глаза, которые светятся в темноте, портили такой образ.
Речных коров хухлики-пастушки всё-таки доили, Озара однажды пробовала такое молоко, вот только оно оказалось с отчётливым привкусом сырой рыбы. Так что было в Гнезде и обычное скотное подворье с тремя самыми обычными коровами, четвёркой свиньей и дюжиной тонкорунных овец. Имелись также и курицы, а водная птица типа гусей и уток жила полудикой — прямо на озере в специальных домиках вдоль крепостных стен, которые стояли буквально в трёх-четырёх метрах от воды. Летом на этом узком берегу паслись домашние коровы и овцы, а основные стада жили на берегу в верви.
До Восточной башни осталось несколько метров, когда сильный порыв ветра чуть не сбросил их в воду. В детстве они обожали бегать по этому мосту, специально раскачивая его, а в жаркую погоду ныряли с него в озеро. Правда, вернуться обратно было сложновато: к мосту привязывали канаты, по которым они взбирались обратно. Первые раз пять-шесть легко, а потом они настолько уставали прыгать, плавать, нырять и взбираться, что сидели в воде до тех пор, пока папа-Богдан или папа-Благомир, а то и дедушка-Огнеслав не вылавливали их из озера, вытягивая, словно ведро из колодца со сломанным воротом. Озара с лёгким смешком вспомнила выражение лица их учительницы по физкультуре, когда даже мягкая на вид Оляна ловко «взлетала» по канату вверх за несколько секунд. С воды до моста было гораздо выше, чем в зале, да и с земли это делать гораздо удобней. Сейчас же, если упасть, устанешь ждать, пока тебя вытащат, и околеешь в ледяной воде. В предзимье и для юдваргов слишком холодно.
— Смотрите! — отвлёк от мыслей и воспоминаний голос Ожеги. — Смотрите! Вон они!
Посмотрев направо, Озара и правда увидела процессию на лодках и сивкабурках. Гнездо располагалось на острове, так что с него и до него возможно лишь долететь на крыльях, доплыть на чём-то, добраться вплавь или доехать на сивкабурке, которые ходили по воде. К пристани, расположенной у соседней «Выходной» башни, и направлялись родители, которых явно встретили на берегу. Судя по количеству нагруженного на лодки, на обратном пути они побывали в верви.
Они замахали руками, приветствуя родителей, которые тоже их заметили.
— Мама-Арина сказала не стоять на ветру, а заходить в гридницу в центральном тереме, они тоже туда пойдут, — сказала Оляна.
На выходе из Восточной башни их встретила нянюшка Белава, которая разохалась и сказала сначала переодеться и переобуться, а также надеть венчики с височными кольцами из длинных ниток крупного речного жемчуга и серебра. Мол, с родителями там люди приехали, так что негоже юным княжнам неподобающе выглядеть.
Белава была сириной, получившей своё имя из-за белых волос и окраса её второй ипостаси — лебедя. В Гнезде имелся свой небольшой клан сирин. В людской мифологии их называли по разному: сиренами, сиринами, алконостами, гамаюнами, гарпиями, вейлами, вилами, валькириями, даже амазонками. Сирины происходили от водного народа и в человеческом обличие населяли острова. Можно сказать, что это русалки-оборотни, которые превращались в водоплавающих птиц типа лебедей, чаек или альбатросов. Впрочем, была у них и боевая форма получеловека-полуптицы, которая больше всего впечатлила встречавшихся с сиринами людей и породила множество мифов, легенд и даже фальсификаций. Белава как-то рассказывала им страшилку, которую узнала от своей пра-бабушки, что давным-давно, ещё до падения Прави, нечистые на руку купцы Яви пришивали головы мёртвых женщин к телам крупных птиц, чтобы продать их как чучело алконоста, привезённое из Египта или каких-то дальних стран. Из-за этого появились очень странные изображения таких вот «мифических птиц» на многих фресках и картинах, написанных по рассказам «очевидцев». Оляна, помнится, горько плакала от этой душераздирающей истории.
Впрочем, не успели они дойти до своих хором за всем вышеперечисленным, как им наперерез вышел папа-Боеслав.
— Ишь ты, совсем выросли наши золотиночки. Скоро уж и Гнездо покинете вслед за сужеными, — с весёлым смешком сказал он, посмотрев на них.
— Отец! — взвизгнула Ожега, первой подлетая и обнимая его. — Слава Солнцу!
Чёрные как смоль волосы папы-Боеслава отросли до плеч и были стянуты в хвост. Серо-зелёные глаза смотрели пристально и остро. Жёсткую линию рта ломала непривычная улыбка, которая едва касалась будто всегда настороженного взгляда. Жилистая худощавая фигура стала словно ещё более угловатой и злой. У юдваргов, как и у большинства мужчин народов Нави, не росли волосы на лице, да и старение происходило иначе, чем у обычных людей, так что, несмотря на возраст чуть меньше трёхсот лет, самый младший среди их пап, папа-Боеслав выглядел на двадцать пять человеческих лет максимум.
Он подхватил Ожегу на руки и крутанул в воздухе под восторженный визг. Оляна вместе с Озарой чуть повременили и подошли, когда активные приветствия давно не видевшихся отца и дочери сошли на нет.