Но в итоге с самого начала эта неразбериха сослужила им плохую службу, учителя да и дети решили, что они отсталые, глупые и не умеют считать правильно. А потом ещё на вопрос одноклассников Оляна простодушно ответила, что они живут на острове Латрик, который, как они позже узнали, был закрыт мощным магическим барьером и в Яви проявлялся лишь на пятую часть от силы и то лишь для того, чтобы был отдельный и безопасный выход в Явь возле города. Для людей там не было ничего интересного, кроме заброшенных руин, которые периодически затапливает в паводок, да парочки огородов нескольких местных, связанных с народами Нави.
Их, естественно, обсмеяли и даже какое-то время, пока не надоело, обзывали бомжами, но тогда история как-то замялась и почти забылась, а чуть позже родители купили в Себеже квартиру, в которой навели двусторонний портал в родовое Гнездо, тем самым сделав «чёрный ход» на непредвиденный случай. Очень вовремя, если учитывать последующую эпопею с социальными службами.
А пару месяцев спустя, когда только всё успокоилось и они привыкли к новым реалиям, случился злосчастный урок литературы, на котором проходили былину «Никита Кожемяка и Змей Горыныч». Наверное, с той былины Ожега поняла, что людей не зря считают самыми лживыми существами на Древе Миров. Эту историю они прекрасно знали. Странно не знать историю собственного Рода. Вот только всё в этой «былине» перековеркали и исказили почти до неузнаваемости. Ожеге было обидно почти до слёз… да и Озара тоже была возмущена, но они промолчали, а вот Оляна молчать не стала.
С Оляной всегда так. Никто из них не умел врать, как это делали люди: легко и непринуждённо, не замечая, как выдыхают Кривде смрадные миазмы лжи, питающие их тёмную богиню. Но Ожега с Озарой умели недоговаривать и уводить разговор, если уж задали прямой вопрос, или могли ответить иносказательно. А вот Оляна была слишком наивной и открытой и практически не умела молчать. Человеческие дети почти сразу дали ей кличку «Блаженная», а сестра с каждым разом лишь подтверждала своё прозвище, и дело было не только в честных ответах, которые порой шокировали и вводили людей в ступор. Хотя в этом тоже был толк: Оляну не воспринимали всерьёз, считая безобидной фантазёркой или вроде того. Почти все…
И если Ожега просто перестала пытаться с кем-либо подружиться и хватало одного взгляда, чтобы от неё отстали и не лезли, то Оляна с её открытостью и жаждой общения не оставляла попыток. А расхлёбывать приходилось им с Озарой.
Впрочем, Озара была единственной из них, кто хоть как-то сошёлся с одноклассниками. В основном потому, что давала списывать уроки, а ещё лучше всех освоила соцсети. Как и попросила её мама-Анна, Озара «вливалась в общество». Да и, кажется, ей действительно были интересны людская культура и традиции. Учителя считали, что Озара «нормальная» и что «девочка старается», готовится к поступлению и не надо её волновать и дёргать, а вот с Ожегой и Оляной необходимо «работать». В том числе социальным службам и психологу, которая это всё и затеяла, переживая за их «будущее».
Эх… Если бы только не запрет на вмешательство в жизнь обычных людей… Но, к сожалению, применять магию можно было только в случае угрозы жизни. Да и то… Особой магии ни у кого из них не было, иначе они бы не учились в обычной школе для людей. Впрочем, даже их мамам было бы сложно отвести взгляд целой куче народа. Всех любопытных не зачаруешь. Во-первых, это противозаконно. Во-вторых, в Себеже вдобавок каждый третий какой-нибудь дальний потомок народа Нави с разбавленной кровью. У таких уже почти обычных людей не имелось родовой памяти и особых способностей, но они обладали иммунитетом к слабенькому внушению или отводу глаз. Так что в школе они с сёстрами должны были справляться сами. Это было своего рода испытанием для них перед окончательной Инициацией, срок которой всё ближе: сразу после шестнадцатилетия Озары, в Коляду, всего через две людских недели.
— Ожега! — прервал мысли оклик сестры.
Озара вместе с Оляной стояли у окон на повороте к кабинету психолога. Озара выглядела обеспокоенно.
— Я волновалась из-за Инициации… — чуть ли не со слезами сказала Оляна. — И она прямо меня спросила… И мне пришлось… Я поделилась своими страхами и переживаниями с Полиной Геннадьевной из-за этого, а она как тогда… когда соцслужба нас на заметку взяла…
— Ладно, попробуем разрулить, — вздохнула Ожега. — Надеюсь, наших «родителей» не вызовут, а то папа-Благомир с мамой-Алёной, как и все остальные родители…
— Да, они все вернутся только ближе к Инициации, — понурилась Оляна.
— Благословение Предка получить тоже очень важно, — закусила губу Озара.
Перед обычными людьми их общими родителями выступали родители Оляны — дядя Благомир и тётя Алёна. Их матери были родными сёстрами, а отцы — родными и двоюродными братьями, так что с детства повелось, что они всех называли мамами и папами, не особо разбираясь, кто точно чей. Озара так лет до шести-семи думала, что её родной отец — папа-Благомир, потому что тот больше всех с ними возился, катал на спине, водил в лес, знакомил с народами Нави на их территории. Папа-Боеслав, её родной отец, почти всё время разъезжал по другим мирам и странам по делам Рода, а отец Озары — папа-Богдан — тоже больше пропадал в библиотеке Гнезда, занимался её расширением или где-то учился.
Папу-Боеслава Ожега не видела уже очень давно, почти полгода прошло, как тот последний раз брал её с собой в поход-тренировку, а потом снова покинул Гнездо, и лишь иногда от него приходили скупые сообщения с посланником. Даже с другими родителями папа-Боеслав должен был встретиться где-то на пути, а мама-Анна что-то упоминала про разведывание безопасного прохода.
В её последний день рождения — тридцатого марта по человеческому летоисчислению, — когда ей исполнилось шестнадцать, отец подарил ей зачарованный нож с рукоятью в виде переплетённых трёх голов Горыныча. Словно намёк на то, что её хотят видеть юдваргом или чтобы она всегда помнила о своей семье и предках. Небольшой зачарованный клинок невозможно потерять и легко спрятать за голенищем сапога, на бедре, за лифом платья или даже в пышной причёске. По желанию нож сам появлялся в руках и всегда попадал в цель, если его бросить.
Ожега им очень дорожила и теперь волновалась, что сплетницы окажутся правы и про нож разнюхали в школьной администрации. Расставаться с подарком ей совершенно не хотелось, как и тянуть проблемы, если ситуация и правда всплывёт. Глупо было надеяться на какую-то честь человека, который может потерять моральный облик.
Если родители узнают, то… Ожега поморщилась. Думать о наихудшем развитии событий не хотелось.
Глава 2
Мозгопыточная
Кабинет психолога располагался в дальнем «закутке» школы, почти у второго, практически всегда закрытого чёрного входа. Это не было полноценным классом, скорее переделанной кладовкой или бывшим хоз-бытовым помещением, потому что окно, выходящее во внутренний двор, было на две трети заложено кирпичами. Так что здесь даже при отсутствии штор и в самую солнечную погоду царил полумрак, а подоконник был переделан во что-то похожее на встроенный книжный шкаф, маскируя кладку белых силикатных кирпичей за стеклом. В их квартире кухня была побольше и, конечно же, посветлее. Полина Геннадьевна постаралась придать этой каморке, которую школьники прозвали «мозгопыточная», некий уют, но Ожега бы не сказала, что психологичке это удалось на все сто процентов.
Она глубоко вздохнула перед дверью, которую покрасили коричневой краской поверх облупившейся старой, и подавила желание отколупать чуть торчащий кусочек, вместо этого решительно постучав.
— Да-да, открыто, — Ожега дёрнула ручку на себя и вошла в мозгопыточную, чуть поморщившись от концентрированного химического запаха лаванды, от которого сразу запульсировало в висках.
В каморке не было батарей, то ли забыли довести, то ли посчитали, что для хранения всякого школьного барахла вроде мётел и лопат, тепла не требуется, так что у психологички стоял обогреватель. Какое-то время назад в школе проходил ремонт, во всех классах и окнах, которые выходили на улицу, заменили стеклопакеты, там открывались форточки. Но кабинет Полины Геннадьевны в этом смысле обошли стороной, заложенное окно было старым, стекло — сплошным, и открыть окно здесь оказалось невозможным. Они правда бывали здесь достаточно часто, чтобы успеть узнать об этом месте всё и выслушать кучу жалоб. В итоге из-за отсутствия батарей и нормального проветривания одна из стен слегка отсыревала и пахла соответствующе — чем-то не слишком приятным. Чтобы заглушить запах, Полина Геннадьевна пользовалась специальными освежителем воздуха, предпочитая лаванду, так как она «успокаивала». Настоящая лаванда — успокаивала, но от химии Ожега ощущала лишь першение в горле. И каждый раз было ощущение, что преодолеваешь барьер.