Оляне даже Дар Озары нравился больше: та могла руку в костёр засунуть и не обгореть, словно саламандра какая, хотя саламандр в их роду не водилось: наоборот, по бабушкиной линии одни русалки с водяными. Даже тётя Блага — родная сестра папы-Богдана и папы-Благомира, про которую Оляна только слышала, — после инициации превратилась в «речного дракона», то есть буквально состояла из воды, и чуть не потеряла свою сущность в процессе. Да и потом предпочла отправиться к своему деду Дунаю и наслаждалась свободой, не превращаясь в человека десятками лет. Бабушка Зина говорила, что Блага пока не встретила того, ради кого бы ей захотелось менять истинную форму. Чего-то подобного опасалась и Оляна. Всё же существовала вероятность, что и она станет не юдваргой, как папа с братьями, а кем-то из водного народа: всегда её тянуло к воде, да и Дар этот. Озара ещё свечи или любой другой огонь могла потушить. А ей вот досталось чужие разговоры да наветы слушать, словно своих мыслей в голове не хватает.
«А̷г̷а̷, ̷ ̷в̷о̷т̷ ̷М̷и̷ш̷к̷а̷ ̷и̷ ̷з̷а̷х̷о̷т̷е̷л̷ ̷п̷о̷щ̷у̷п̷а̷т̷ь̷…̷ ̷н̷а̷с̷т̷о̷я̷щ̷и̷е̷ ̷т̷а̷м̷ ̷у̷ ̷Б̷л̷а̷ж̷е̷н̷н̷о̷й̷ ̷и̷л̷и̷ ̷н̷е̷т̷», — от этих грязных слов у Оляны всё зачесалось — так помыться захотелось. Она быстро заморгала, чтобы не расплакаться от обиды.
— Что с тобой? — спросила Озара, которая вместе с ней ждала Ожегу.
— Опять ерунду всякую говорят… — выдавила Оляна, отвернувшись от сестры.
Память у юдваргов крепка как гранит, да только тяжела так же — бывает, что за собою в омуты воспоминаний утягивает. По крайней мере, у Оляны так всегда было: вроде скажут что-то, а она словно наяву в прошлое проваливается. А тут и проваливаться не надо, всё ещё на сердце тяжесть да в голове прошедшие моменты роятся. Воспоминания о Мише отзывались болью в груди и потянули за собой совсем другие, привычные и горькие мысли. Почти пять лет совместной учёбы Оляна не обращала на этого парня внимания, но всё изменилось этим летом.
В самый сильный по Солнцу день в году грань между мирами Яви и Нави истончалась и требовалось обновлять завесу сокрытия. За это Род Горынычей очень большую цену заплатил в своё время — и продолжал платить, в общем-то. Говорили, что в Яви об этом мало задумывались, а то и сознательно мешали, но жители Беловодья свято чтили заветы предков. Так что с дня Числобога, то есть с летнего солнцестояния, и до Купалы проходили важнейшие обряды, призванные защитить их мир и равновесие в нём.
Вообще-то, родные богам не поклонялись, да и почти все старые боги сгинули и поклонение им бесполезно, но бабушка говорила, что Числобог был хранителем Яви, Прави и Нави и жил как раз в Беловодье — центре трёх миров. Все его знания незыблемы и неизменны, именно Числобог дал людям и нелюдям все веды и законы, а также являлся тем, кто доносил волю богов, был кем-то вроде переводчика, потому что не все дети понимают своих родителей. Озара говорила, что это логично, потому что попробуй пойми Мать-Сыру-Землю и что она сказать хочет, если её слова — это движения рек и камней или таяния ледников. Исчез Числобог, и люди совсем понимание потеряли.
Оляну отправили в гости с помощью к прадедушке водяному и прабабушке водянице на дно озера Белое, как делали каждый год. Озара говорила, что всё это для создания особого магического контура, для которого нужен представитель Рода, в ком кровь Змеева течёт, но это расскажут всё, только когда инициацию пройдёшь. Озара-то как-то сама вызнала или в книгах у папы-Богдана вычитала.
В общем-то, до своего шестнадцатого Коляды Оляна мало чем могла помочь с завесой старшим родственникам, так что просто готовилась к праздникам и обрядам, делала что велят и собирала цветы для венков вместе с полевицами, и перед самым днём Числобога услышала смех русалок и плеск такой особый — как будто кто-то в воде барахтается. Мучимая нехорошим предчувствием, Оляна поспешила на звуки. Русалки, увидев её, расхохотались особенно задорно и скрылись, напоследок подняв фонтан брызг.
Из воды же показалась тёмная макушка, а за ней как будто даже торжественно, по крайней мере, плавно и без суеты поднялся обнажённый по пояс парень, в котором Оляна не сразу признала своего одноклассника. А когда поняла кто перед ней, сразу вспомнились сплетни девчонок по его поводу: высокий, спортивный, то ли вёл какие-то дискотеки, то ли танцевал что-то. По Мише вздыхала треть класса женского пола. Оляна и сама засмотрелась на полуголого загорелого красавца и на его широкую и довольно рельефную грудь, мускулистый живот, по которым стекали капли, блестящие в свете солнца, как драгоценные камни.
— М-миша? — отчего-то заволновалась Оляна под пристальным задумчивым взглядом с острыми пиками чёрных мокрых ресниц. Глаза у Миши были ярко-голубые, а вот волосы тёмные, темнее, чем у Ожеги, и слегка вьющиеся.
Миша приветливо улыбнулся, и сердце зачастило.
— Ты что, одна тут?
— Да, а ты что тут делаешь? — справившись с внезапно накатившим волнением, спросила Оляна. — Я тут у… родственников… Ты тоже?
— В каком-то роде, — усмехнулся Миша и тут же как-будто помрачнел: — Дед настоял…
— Не грусти, отвлечься от интернета и телевизора тоже полезно, — улыбнулась Оляна, прекрасно понимая чаяния людей своего возраста. Одноклассники жизни не мыслили без гаджетов и доступа к «благам цивилизации», так что поездка в деревню для многих была настоящей каторгой и испытанием для психики.
— И как? У тебя получается?
— Думаю, что да.
— И что делаешь? — поинтересовался Миша, по прежнему стоя по пояс в воде. Оляна даже заподозрила, что русалки стащили с него трусы или вроде того.
— До обеда помогаю в саду и огороде. После обеда гуляю и купаюсь. Ещё мы травы и водоросли сушим. За ягодами ходим. Или вот сегодня цветы собрала, — подняла Оляна руку с букетом. — Тренируюсь плести венки на Купалу, а то всё время у меня разваливаются, надо бы покрепче…
— Венки? Научишь меня? — спросил Миша, неспешно выбираясь на берег и надевая на себя светлую футболку, которая была спрятана в кустах. Трусы на нём всё же были, но парень быстро зашёл за куст и вышел уже в длинных шортах.
— Да, давай, научу… Мне всё равно их надо побольше наплести…
— А зачем тебе много венков? Тем более, что Купала вроде бы не скоро…
— Купальский венок защищает дом… — осторожно сказала Оляна, вспомнив о запрете рассказывать людям о народах Нави, и перевела тему: — А ещё поверье есть, что венок на Купалу позволит русалке выйти на берег. И вообще это мой любимый праздник, когда костры выше головы, хороводы и песни. И я каждый год ищу цветы папоротника! Правда… ещё ни разу не нашла, но смысл не в этом…
— Ты смешная, — с улыбкой перебил её Миша.
Они стали встречаться каждый день на берегу озера. Гуляли, купались и разговаривали обо всём на свете, если Оляна не была занята в обрядах и хороводах. Миша тепло смотрел на неё своими яркими глазами, внимательно слушал и, казалось, понимал и разделял её взгляды. В груди трепетало новое томительное и жгучее чувство, отчего Оляне, казалось, что воздуха едва хватает для судорожного вдоха. Ей стали сниться сны, в которых они с Мишей держатся за руки. Оляна вспоминала рассказ мамы о том, как та полюбила папу с первого взгляда. И ей хотелось так же: с первого взгляда и на всю жизнь, идти рука об руку.
Тогда казалось, что то, что она чувствует к Мише, это и есть то самое. Она представляла, как будет всегда-всегда с ним. Так же гулять и обо всё говорить. А потом к ним присоединятся их дети…
В конце обрядовых празднеств, на завершающий ритуал очищения — Купалу — Оляна упросила прадедушку Ладимира допустить и Мишу.
И ради человека прадед даже держал некоторые иллюзии, чтобы не смущать человека иными, не слишком похожими на людей участниками праздника: например, озорными огневицами, которые начали свой финальный танец, закончившийся поджогом огромного главного костра — Царь-огня — из вытащенного со дна озера топляка, сетей, неводов и ритуальных подношений. Тот, получив дар огневиц, полыхнул сразу весь — ярко и мощно, с утробным удовлетворённым гудением; вершину его венчало колесо — символ Солнца, — а в небо летели огромные яркие искры, которые как будто зажигали звёзды. Оляна знала, что огневицы в расплату за обряд потеряют человеческий облик до самой зимы. От них останутся лишь угли, которые нужно будет со всем тщанием собрать и принести в Гнездо. Ближе к Коляде огневицы из угольков превратятся в детей, за которыми чаще всего присматривал дедушка-Огнеслав. Когда Оляна и её сёстры были маленькими, они иногда играли с «живыми огоньками». Те дети быстро росли — как говорится, не по дням, а по часам, — и к Купале уже становились «девушками на выданье», единственная задача которых — пожертвовать собой в обряде поджигания Царь-огня. Озара даже с кем-то из них могла общаться в силу своей близости к огню.