Новички, вроде Тимши, не вникали в то, что происходило в шахте. Знали: куда ни поставят, что ни прикажут делать — в получку оклад выведут.
— Рудольский не вытерпел. «Идем, говорит, к начальству! Потребуем, чтобы кончали с этим». А Дергас и разговаривать с ними не захотел. Забурился в кабинете… давно штыбу не нюхал.
Тимша решительно обхватывает себя руками за плечи.
— Коммунист настоящий не об себе, о других думать должен. Да только таких мало; больше — обыкновенных.
Задумчиво разминая поясницу, Волощук приглядывается к нему.
— Когда-нибудь все настоящими будут, — он вроде не ошибся, доволен. — Придет это время!
Только такими и должны, по его убеждению, быть шахтеры.
— А ты… бригадир?
Озадаченно покрутив головой, Волощук нехотя признается:
— Я беспартийный.
— Почему?
— Грехов много. — И, помолчав, дружески хлопает Тимшу по плечу так, что тот гнется. — Давай-ка завтра переселяться отсюда!
— Куда?
— К Косарю. Там в комнате две койки освободились.
Тимша настораживается:
— Чьи?
— Не все равно? Спи ложись да не ори благим матом, ежели что привидится. У меня прямо мураши по спине!
Волощук выключил свет, ушел, лег и сразу же сонно задышал. Потушенный окурок чадил никотинным перегаром. Тимша поднялся, выбросил его за окно; поеживаясь, закутался в байковое одеяло.
Ребята в училище засыпали мгновенно, а он должен был полежать, вспомнить, что случилось за день, оценить сделанное и несделанное, увиденное и услышанное. Иногда бывал доволен собой, радовался, что поступил так, а не иначе, чаще корил себя за какую-нибудь глупость, сорвавшееся словцо или еще что.
«Все-таки мне здорово повезло, — думал Тимша, ворочаясь с боку на бок и глядя то на мутно расплывавшуюся стену, то в едва голубеющее окно. — Проходчикам в шахте — самый почет! Без них ни один шахтер к углю не подступится. А бригадир — отчаюга! Как это он про «карлика»? Ага: «На меня, говорит, падал — я молчу, сплю. А тебе только во сне привиделось — орешь благим матом».
Потом ему вспомнилось, как выносили из шахты погибших, как вместе со всеми собравшимися Тимша стоял, у главного ствола и, сдерживая дыхание, ожидал поднимающуюся клеть. На площадке было тесно, жарко. Пугающе раздавались сигнальные звонки.
Наконец лязгнула дверь. Молоденькая докторица в измазанном халате приказала ожидавшим у ствола санитарам:
— Выносите! Осторожнее…
Собравшиеся подвинулись ближе.
— Кто это?
— Дайте же взглянуть!
Подчиняясь требованию, докторица откинула край брезента. Собравшиеся увидали синее, в кровоподтеках лицо звеньевого Рудольского, удивленно раскрытые, словно бы остановившиеся глаза Воронка.
— Как живой! Глядит… будто не расшибся.
— А Рудольский — в крови. И шея подвернулась: видно, позвонки повредил.
Родных ни у Рудольского, ни у Воронка среди собравшихся не было. Поспешно набросив брезент, докторица приказала санитарам нести их в машину «Скорой помощи».
Оцепенение ужаса прошло. А может, так думалось только Тимше. Он не любил глядеть на мертвых, повинуясь необъяснимому внутреннему чувству, всякий раз отталкивавшему его, и с удивлением заметил, что молоденькая докторица совершенно равнодушно разглядывала их, поправляла завернувшийся брезент. Стараясь пересилить что-то внезапно подступившее к горлу, Тимша едва протиснулся к выходу, услыхал, как снова лязгнула дверь, как раздался чей-то крик.
Выбраться наружу не было никакой возможности. В дверях и за дверями теснились так, что казалось удивительным, как шли санитары с носилками.
Рукоятчицы вели под руки молодую женщину с выбившимися из-под темного платка пышными волосами и словно оберегали от всех. Как ни было обезображено слезами ее лицо, оно поразило Тимшу озорной и тревожной красотой, казалось, говорившей всем: «А все-таки жизнь прекрасна!»
Тимшу прижали к самой стене. Краешком глаза он видел, как несли Пазычева, как, покачиваясь, плыла откинувшаяся, разбитая голова Журова.
Оказавшийся рядом Янков бесшабашно выругался:
— Дур-рак! Себя и товарищей из-за дряни погубил…
Стало просторней. Тимша вздохнул всей грудью. Кто-то подтолкнул его в бок, шутливо обхватил сзади.
Он оглянулся. Никифор Чанцев и Олег Яремба, дружки по училищу, зажали его, как футболиста, в коробочку.
— Эка, на вдовку загляделся! Своих не замечаешь…
— Куда ему! Он теперь в смене вместо Пазычева.