То ли под влиянием минуты, то ли потому, что так уж полагалось, Алевтина отозвалась на это приглушенным рыданием. Женщины всхлипнули, засморкались.
Гуркин почувствовал себя в ударе, возвысил голос и закончил речь тем, что все, кто здесь и кто не сумел прийти, находясь на трудовом посту, прощаются сейчас с погибшими товарищами с чувством боли и горечи, но без слезливой растерянности, как принято у советских людей.
Оркестр приготовился было играть, но исполнявший обязанности капельмейстера трубач вовремя спохватился, опустил нестерпимо горевшую на солнце валторну. Вслед за ним опустили инструменты и остальные музыканты.
«Ну, все, кажется, — с облегчением подумал, соступая с насыпи, Гуркин. — Теперь только бы поминки…»
Мобилизовав кое-какие средства, он передал их похоронной комиссии. Поминки решено было организовать на квартире у Журовых, а подготовку поручили Марфе Ненаглядовой, считавшейся незаменимой во всех подобных мероприятиях, и смертельно обидевшейся бы, если б ее обошли.
Суродеев поднялся повыше.
— Товарищи, — сказал он не очень громко, но так, что было слышно всем, и пригладил рукой спутанные ветром волосы. — Мы прощаемся сегодня с самыми лучшими горняками вашей шахты, с передовикам самоотверженного труда, погибшими на своем посту из-за халатного, прямо-таки преступного отношения к технике безопасности. Кто такие звеньевой Рудольский, проходчики Воронок и Пазычев? Ударники коммунистического труда! Кто электромеханик Журов, поплатившийся жизнью за непростительное пренебрежение к установленным правилам работы? Молодой коммунист, преданный, беззаветный, взявшийся ремонтировать неисправный электровоз в свой выходной день…
Алевтина перестала всхлипывать и слушала, не вытирая катившихся слез, будто совсем не знала, какой у нее муж, и будто впервые видела его вот таким — на людях. На мгновение ей даже почудилось, что Журов сейчас поднимется, смущенно махнет рукой: «Ну, какой я передовик? Неужто получше не нашлось?..»
Но других не было. Суродеев говорил о нем.
— В начале года мы в городском комитете вручали ему партийный билет. Журов мог соскочить с электровоза в самую последнюю минуту, когда стало ясно, что катастрофа неизбежна. Но он не пошел на это, не стал спасать свою жизнь ценою гибели товарищей, до последней возможности старался предотвратить аварию.
Словно подняв его из гроба и показав присутствующим во весь рост, Суродеев оглядел всех и, переведя дыхание, закончил:
— Виновные ответят за свои проступки, порядок в шахте будет наведен. А память о погибших в борьбе за выполнение семилетнего плана останется в наших сердцах навсегда!
И, не сходя с насыпи, попрощался с ними:
— Прощай, товарищ Журов! Прощай, товарищ Рудольский! Прощай, товарищ Воронок! Прощай, Пазычев…
Трубач сделал знак музыкантам. Они дружно подхватили шопеновский траурный марш.
Вслед за Суродеевым попрощался с погибшими и Гуркин. Антон Прокофьич опустился у гроба сына и, поцеловав почужевшее его лицо, разрыдался без памяти.
Провожавшие зашептались:
— Наконец-то.
— Со слезами и горе с души сойдет…
После речи Суродеева Алевтина, казалось, глядела на мужа совсем другими глазами, и когда подошла пора прощаться, сердце ее пронзила такая нестерпимая боль, что она упала на открытый гроб и забилась, как раненая птица. Казалось, легче было лечь с ним, чем подняться, глянуть в глаза окружающим.
Выждав немного, ее увели. С погибшими стали прощаться все остальные. Кто, низко припадая, целовал холодный лоб, окаменевшие губы, руку, а кто только наклонялся, клал цветы и негромко ронял:
— Прощай, голубчик!
Сделав усилие, Тимша хотел подойти, попрощаться тоже и не смог. Какое-то чувство, отталкивавшее его, не позволило приблизиться к мертвым, несмотря ни на что.
Наконец гробы стали опускать в могилу. Издали, с шахты, донесся прощальный гудок, провожая отошедших в последний путь.
Стоя на возвышении, трубач зорко следил за работой могильщиков. Едва гробы закрылись землей, похоронный марш сменился гимном.
Все выпрямились, подобрались. Даже женщины перестали всхлипывать, словно выплакали все слезы, и затуманенными глазами загляделись в дневную синь.
Алевтина впервые после трех страшных дней задумалась над тем, как будет жить вдовой и как хорошо, что дети не присутствуют на похоронах, не видят ни могилы, ни отца в гробу.