Рослицкий с удовольствием зевнул.
— Здесь, если можно. Не хочется вас стеснять.
— Здесь так здесь. Постельные принадлежности — в диване. Вот только с ужином…
— Спасибо, я не хочу.
— Ну, тогда спокойной ночи! Перед сменой я вас разбужу.
Закрыв стол, Дергасов задержался у двери, переставил ключ вовнутрь. Можно было уходить, но словно бы не хватало чего-то.
В глубине души ему до сих пор не верилось, что Рослицкий заинтересовался щитом и даже собирается смотреть, как тот работает. Не дождавшись, что гость подтвердит свое намерение, он попрощался еще раз, заглянул в дежурку и распорядился переключить туда телефон из кабинета.
«Все они спервоначалу прикидываются, в душу лезут, — думал Дергасов. — А держаться нужно по-прежнему».
А Рослицкий достал из дивана матрац, одеяло с подушкой и постельное белье. Песня затихла, но сдержанная ее сила все не отпускала сердце. И то ли под впечатлением разговора с Дергасовым, то ли под влиянием ее Рослицкому хотелось работать и жить не так, как он жил и работал, а как об этом пелось в песне.
10
Что ни пелось в песне, а проснулся Рослицкий в начале девятого.
«Тоже проспал, наверно, — подумал он о Дергасове, так и не разбудившем его перед сменой, и убрал постель. — Разошлись-то мы после двух…»
Внизу, в дежурке, было людно. Сидя с телефонной трубкой в руке, Дергасов ждал разговора с кем-то и ругал механика компрессорной.
— Где воздух, я спрашиваю? Опять мне забойщики плешь переедают!
Увидав Рослицкого, он замолчал и принялся изо всех сил дуть в трубку. Воспользовавшись этим, обескураженный, переминавшийся с ноги на ногу механик стал оправдываться:
— Каждый день в Тулу звоню, чтобы компрессоры из капиталки выдали; кроме обещаний — ничего!
Оба они едва уловимо походили друг на друга: то ли — привычкой держаться, то ли — манерой говорить. Рослицкий невольно почувствовал это и с интересом стал наблюдать, что будет дальше.
— Тула! Тула! Дайте завод Ленина, — закричал в трубку Дергасов и, не добившись ответа, раздраженно сунул ее механику. — Не клади, пока не вызовешь…
Рослицкий понял: последнее сказано исключительно для того, чтобы что-нибудь сказать, и, не собираясь ввязываться, решил уйти. В коридоре висела стенная газета со статьями и заметками о Первом мая, победителях соревнования и отделом «Кому что снится?»
Почти тотчас же подошел Дергасов, заговорил:
— Как спали? Я уж не стал вас будить…
— Хорошо, — суше, чем следовало, отозвался Рослицкий и требовательно напомнил: — Ну? Спускаемся?
Лицо Дергасова было помято. Под покрасневшими глазами виднелись темные мешки.
— Сейчас. Пойдемте-ка пока позавтракаем.
— А успеем?
— Успеем, успеем. Вы умывались?
— Нет еще.
— Тогда сначала умоемся…
Дергасов взял мыло, вафельное полотенце, провел Рослицкого к умывальнику.
— Слыхали? — точно ожидая одобрения, сказал он. — У компрессорщиков с давлением не ладится, так я толкачом!
В кабинете оказался накрытый салфеткой поднос. На нем стояли стаканы, чайник, а на тарелке виднелись бутерброды с сыром и ветчиной.
— Какова глубина вашей шахты? — так и не отозвавшись на его слова, спросил Рослицкий.
— Сто десять метров. А вы когда-нибудь поглубже бывали?
— В Донбассе. На шахте Артема. Там, кажется, четыреста пятьдесят.
— Ну, у нас не то, — Дергасов пил чай, ел и озабоченно думал о чем-то своем. — И уголек не донецкий, а так — для внутрирайонного потребления.
— Вы где до Углеграда работали? — поинтересовался Рослицкий скорее по привычке, как у всякого бы другого, и, покончив с чаем, закурил.
Но Дергасов усмотрел в его вопросе некий умысел и осторожно отозвался:
— В Караганде. В Товаркове.
В командирской душевой оказалось все необходимое для спуска. Они переоделись в коляные шахтерские спецовки, брезентовые куртки, брюки и резиновые сапоги. На деревянных болванках сидели каски. Перепробовав три или четыре, Рослицкий подобрал себе подходящую и стал похож на заправского горняка.
В ламповой им выдали электрические надзорки, вспыхнувшие ярким светом, и через минуту Дергасов и Рослицкий оказались возле вспомогательного ствола. Алевтина посадила их в подошедшую клеть, захлопнула дверь и дала звонок, извещавший машиниста подъема и стволового внизу, что спускаются люди.
Рослицкому почудилось вначале, что клеть стоит на месте. Но вскоре он услыхал, как что-то задевает за проводники. Казалось, она то опускается, то поднимается — вверх-вниз, вверх-вниз. Откуда-то начала барабанить по крыше вода: все сильней, сильней, пока не стало похоже, что хлещет самый настоящий ливень. Холодные брызги обдавали лицо, попадали за шиворот.