Но Мамаев и слушать ничего не хотел.
— Хорош законник! Воры воруют, а он сроки высчитывает…
— Я коммунист, — неожиданно обиделся Павлюченков. — Свои обязанности знаю. И выполняю.
— Коммунист ты еще молодой, а в органах надзора — без году неделя. И слушай, что говорят старшие.
Понимая, что его не переубедишь, тот решил согласиться хотя бы для вида.
— Дело о хищениях я закончу к концу недели. А об аварии… прошу: выслушайте меня спокойно.
— Спокойно, спокойно, — заметно остывая, повторил Мамаев. — С вами спокойно поработаешь! Заканчивай расследование, чтобы я мог доложить областному. А об аварии и слушать ничего не хочу!
Пересилив себя, Павлюченков стал докладывать:
— В отношении бывшего директора горторга Свиридкина хочу переквалифицировать обвинение вместо статьи сто семьдесят второй на статью семнадцатую — восемьдесят девятую, часть вторая. Не в халатности у него суть, а в самом настоящем соучастии с непосредственными преступниками. Материалами следствия это установлено.
Мамаев выслушал его профессионально придирчиво. Наметанным глазом сразу определил верную хватку и сдержанно одобрил ее:
— Добро!
— В отношении завмага Напастникова предлагаю квалифицировать обвинение по статье девяносто второй, часть вторая. Что же касается продавцов Левонюка и Мыльниковой — их действия квалифицируются той же статьей.
— Хорошо. Закругляй немедленно. Буду докладывать областному.
Павлюченков пошел к себе. Очные ставки, назначение экспертизы, вызов свидетелей! — все это хотя и займет несколько дней, но не заслонит открывшегося в шахте.
«Ничего! Мы еще доспорим, — мысленно пообещал он Дергасову. — Посмотрим, кто прав…»
20
Кто прав, кто не прав — Шаронина не занимало. Приехав с Суродеевым на Соловьинку, он даже не вспомнил об этом.
Кабинет начальника шахты оказался закрыт. Но Суродеев услыхал, что Костяника там, и дернул дверь:
— Откройте!
Костяника и Гуркин рассматривали показатели бригад, боровшихся за звание коллективов коммунистического труда. Хотя план добычи и не был выполнен, многие не только справились со своими заданиями, но и перекрыли их.
Услышав требование, Гуркин хотел было открыть, но Костяника не позволил:
— Не рыпайся! А то до ночи не кончим…
— И то, — покладливо согласился тот. — Кто там у нас еще?
— Смена Волощука. Пожалуй, можно будет присвоить, — сказал Костяника. — План — сто четыре процента. Рост производительности налицо, снижение себестоимости — один и четыре десятых. Аморальных поступков и нарушений вроде не было.
— Пускай еще поборются, — вспомнив о Косаре, возразил Гуркин. — Другие смены на пятки им наступают…
В дверь снова постучали. Гуркин неохотно поднялся.
— Пойду погляжу: кто там?
Не выпуская ручку, он приоткрыл дверь и, узнав Суродеева, обескураженно попятился:
— Иван Сергеич? Что ж вы сразу не…
— «Не, не!» — Суродеев старался не показать, что сердится. — А вы что тут? Фальшивые деньги делаете?
— Списки ударников утрясаем…
Шаронин усмехнулся:
— При закрытых дверях?
Он прошел, сел и, посерьезнев, спросил:
— Ну, как дела? Рассказывайте!
Узнав его, Костяника попытался сообразить хоть что-нибудь.
— Давай ты, Роман Дмитрич, — деловито кивнул он Гуркину. — По линии шахткома.
Гуркин собрал разложенные на столе бумажки и, хотя не понимал, что к чему, стал рассказывать:
— Соревнованием за звание коллектива коммунистического труда охвачены все бригады, смены. Почетное звание присвоено…
— Подожди, Гуркин, — остановил его Суродеев. — Что ты, как пономарь… Лучше скажи: как у вас с техникой безопасности?
— Где? — не сразу уразумел тот.
— Не у тебя в шахткоме, конечно. В забоях, в лавах, на подъемке? Какие выводы из аварии сделаны?
Гуркин растерялся.
— Выводы комиссия горного надзора делала. Это ее дело.
Невесело оглядевшись, Шаронин уронил:
— А шахтком в сторонке?
— Почему в сторонке? Мы согласились с ними.
Кажется, Костяника начал догадываться, что привело их.
— Комиссия авторитетная, — поспешил он выручить Гуркина. — У нас не было оснований не доверять ей или сомневаться в чем-либо.
— Суждения о причинах аварии, конечно, разные были, — откровенно признался Гуркин. — Но мы, по правде, опасались в хвосте идти. У шахткома линия определенная…
— Похоже, — хмуро согласился Шаронин. — Не в хвосте у масс, а в хвосте у руководства.