Шахтерки погасли. В темноте невозможно было разобрать ничего.
— Лавре-ен! — опомнившись, крикнул Косарь, смахивая ладонью едкие, саднящие брызги с лица и пытаясь сообразить, что же произошло. — А где ребята?…
Сверху сползло, навалилось на плечи чье-то словно бы неживое туловище. Волощук попробовал освободиться.
— Ну, я, — отозвался он, до боли чувствуя непоправимость несчастья. — Ты жив, Косарь?…
— Жив, жив, — отплевываясь, вздохнул тот. — Неужто канат порвало?
Волощуку сделалось вроде бы легче. Все-таки вдвоем не то, что одному, — где хочешь.
— Помоги-ка мне, — попросил он. — Кто бы это сверху?..
Стуча зубами, Косарь подлез, помог ему стащить сползшего. Слышно было, как тот прерывисто захрипел у самой двери. Ее не было: то ли сорвало во время удара, то ли не навесили перед спуском.
— Кажется, звеньевой, — осторожно ощупав лежавшего, предположил Косарь. — А может, и Воронок…
Волощук пошарил шахтерку, ее не оказалось. Разорванная петля на спецовке была без пуговицы.
— Рудольский легче, — заметил он. — А Воронок, — и принялся ощупывать сползшего. — Голова сильно побита. В крови вся…
— Не лапай, — предостерег Косарь. — Еще столкнешь впотьмах.
— Что я… не соображаю?
Сверху лило ливмя. Сползший шевельнулся, точно очнулся, хотел подняться и, не удержавшись, сорвался между клетью и предохранительной сеткой. Снова донесся всплеск снизу, из зумпфа[2].
Косаря затрясло.
— Столкнул ты его…
— Еще что выдумаешь!
Щелочь капала с крыши, едко щипала глаза. Волощук все еще не мог прийти в себя.
— Спецовка на нем. И не сапоги, а ботинки.
— Если в ботинках, значит не наш. Кто же он тогда? Откуда взялся?
— Сам не пойму, — пытаясь понять, что произошло, отозвался Волощук. — Канат сорвало? Или другое что?
— С канатом клеть не удержалась бы, — возразил Косарь и, будто сообразив, что сидеть и гадать бесполезно, предложил: — Давай-ка вылезать отсюда. А то застряли, как в мышеловке…
— Вниз или вверх?
— Вниз вроде поближе будет.
Косарь пролез, высунулся в дверь, стал шарить рукой по стволу.
— Стенка… голая. Сетка…
— За ней лестница, — вздрагивая, напомнил Волощук. — Похоже, только мы с тобой и уцелели. Остальные не удержались.
— Видно так, — Косарь сердито обернулся. — Попробуй-ка ты! Не дотянусь…
Они работали в одной смене, считались дружками. Волощук — медвежеватый, неповоротливый. Спецовка четвертого роста едва влезает на покатые плечи, брезентовые штаны — в обтяжку. Косарь — быстрый, норовистый, легко схватывавший все во время спора или перебранки и умевший постоять за себя.
— Давай попробую, — высунувшись насколько было можно, Волощук стал искать трубы для откачки воды, идущие из шахты на поверхность. На лестницу не пролезть — мешает предохранительная сетка. Но спуститься при необходимости можно и по трубам.
— Ну? Дотянулся? — нетерпеливо торопил его Косарь. — Клеть прямо дыбом встала!
— Подержи-ка меня, — попросил Волощук. — А то сорвусь…
Косарь просунул руку ему под спецовку, нащупал поясной ремень.
— Давай! Не бойся!
Почувствовав поддержку, Волощук пролез дальше. Одна нога его была в клети, туловище — между нею и стенкой ствола.
— Нащупал, — с трудом дыша, наконец проговорил он. — Сейчас соображу, куда ногу упереть.
— Полезешь? — точно боясь, что он исчезнет, оставит его одного, Косарь высунулся тоже.
— Полезу.
— А я как же?
— Не бойся: перетащу и тебя.
Откуда-то сбоку хлестала вода. Временами было похоже — льет, сифонит холодный, непрекращающийся душ.
В стволе тоже было темно. Лишь далеко внизу вспыхивали огни: там, видно, повреждения не было.
Держась за раму двери, Косарь протянул руку. Ищущие его пальцы встретились с широкой ладонью Волощука — надежной, обещавшей поддержку в любой беде.
— Хватайся, — потянул тот чуть повыше. — Ну-ну, не промахнись!
Дрожа от напряжения, боясь сорваться, Косарь нащупал стылое тулово трубы, отпустил клеть. Нога сама нашла опору на скобе.
Чуть передохнув, стали спускаться. Волощук — впереди, Косарь — за ним. Трубы леденили руки; сверху поливало. Иногда скоб не было: не находя опору, ноги скользили в пустоте.
Наконец внизу показались люди. От радости Косарь угодил коленом Волощуку на плечо, весело выругался:
— У, в рот те двести пятьдесят с прицепом! Слезай скорей… закуску расхватают.