Косарь еще в воскресенье сообразил, что Волощук и Тимша приходили не зря. Боялся, попросятся в артель, а выходит — просят самого. Не зная, что делать, он слез с подмостей, хмуро поздоровался со всеми.
— Ты, часом, не того, Яков Никифорович? Работать надо. Сам знашь — время не ждет.
— Кончилось ваше, — сдержанно проговорил Тимша. — Давай теперь с нами. Если хочешь, конечно…
— А мы куда? — крикнул Метелкин, уразумев, что их бросают на произвол судьбы. — Мы эту работёшку застолбили первые.
Но Руженцев держался непререкаемо.
— Всё, всё, — не допускавшим возражений тоном сказал он. — Теперь будут работать шефы. А вы — получи́те, что причитается, и до свиданья!
Негнущимися пальцами Трифоныч развязал ремешок, поддерживавший волосы. Седые, редкие, они рассыпались по иссеченному морщинами его лбу.
— Как же так, старшой? Рядились плотничать мы, а теперь будут другие.
— Хозяин — барин, — криво ухмыльнулся Косарь. — Ничего не попишешь.
— А чего тут еще, — обрадовался Сергованцев. — Давай расчет, председатель! На свои руки найдем муки.
Руженцев вздохнул:
— Придется прежде составить акт. — И спросил у Волощука: — Кто от вас в комиссию?
— От нас? — повторил тот. — Ненаглядов от нас. Артем Захарыч.
— А от вас? — обернулся к отходникам Руженцев.
— Я, — поторопился Косарь. — Кто ж еще? Я и в строительном отделе рядился.
Остальные почувствовали себя вроде бы обойденными. Они и раньше не очень-то доверяли Косарю, а теперь и подавно.
— Надо бы Трифоныча, — предложил Метелкин. — От нас, значит.
— Хорошо, пускай Трифоныч, — согласился Руженцев. — Давайте прикинем: сколько дней вы работали?
Тот для верности пересчитал по пальцам.
— В позапрошлу субботу зачинали. Сегодня — четверг. Двенадцать дён получается.
— Двенадцать так двенадцать. Пройдемте, зафиксируем, что сделано, а потом — в правление, составим акт.
Пока комиссия обходила стройку, прикидывала сработанное, Тимша и Сергованцев разговорились. Они и прошлый раз чувствовали вроде бы влечение друг к другу.
— Ты разве тоже у нас на девятке работаешь? — откровенно полюбопытствовал Тимша и поудобней устроился на сваленных возле стены бревнах.
— Не-ет. Я в резерве главного командования, — Сергованцев засмеялся, блеснул белыми, на редкость ровными зубами, делавшими его особенно привлекательным, свойским парнем. — Слыхал про такой?
— Да ну-у…
— А еще, говоришь, шахтер. Никогда, значит, в прогульщиках не состоял.
— Не приходилось, верно.
Тертый, бывалый, Сергованцев перепробовал многое, но ни в чем не нашел призвания. Тимша вспомнил, что Ненаглядов определял таких уничтожающе:
— Пусторои!
Он знал: одних — увлекают заработки, других — завораживает красота труда, третьи — стремятся к хорошей и почетной профессии на всю жизнь, четвертые — любят технику. А пустороям было все равно, что ни делать, где ни работать.
— А ты давно в шахте? — поинтересовался Сергованцев.
— С весны. После училища.
— Не надоело?
— Ну, что ты!
— А куда германий идет, знаешь?
Вспомнив тускловато посвечивавшие прожилки в пласте угля, Тимша прикинулся незнайкой:
— Какой германий?
— Германий — редкая земля.
— Не-ет. А куда?
— Много будешь знать, — насмешливо посулил Сергованцев и все-таки не удержался: — На производство боеголовок! И еще…
Тимша удивленно остановил его:
— Это же дело военное. Откуда ты знаешь?
Недолго думая, Сергованцев брякнул:
— Люди брешут! И я с ними…
Можно было осуждать его, можно было ругать, но за что купил — за то он и продавал. Германия в шахтах попадалось ничтожное количество. То ли такой уж редкий это был элемент, то ли бедны им здешние места — кто знает.
Тимша не раз мечтал о том, что хорошо бы обнаружить его в новом месторождении. Не признаваясь в этом никому, он приглядывался к пропласткам углей, которые вскрывал комбайн, и, как учил Ненаглядов, старался видеть то, чего не замечали другие.
«Разведать и рубать комбайном! По всему пласту…»
А Сергованцев преподнес ему снова:
— А сколько начальник шахты получает, представляешь? — спросил он без всякой связи с тем, о чем только что говорилось. — Небось на житуху хватает? Безбедно!
Никто из них, оказывается, даже не задумывался о том, сколько получает начальник шахты или главный инженер. Но Сергованцев и тут был на высоте.
— Побольше двух косых, — убежденно заявил он. — Нам с тобой нипочем столько не отломить!