Правда, он надеялся еще, что заставит его одуматься, сделает человеком.
«Не будь бы халтуры, наверно, и Косарь был бы такой, как все, — думалось ему. — Все-таки, когда хотел, работать он умел, а что гонялся за деньгами, так кто их не любит?»
Не таясь, Волощук решил сказать об этом Ненаглядову.
— Сдается: впустую мы тут топорами клюем, — признался он назавтра, когда тот с Тимшей пришел после обеда на стройку. — Думаю, думаю, а всё без толку.
— Как это впустую? — удивился Ненаглядов. — Гляди, чуть не все простенки вывели, скоро на стропила сядем!
— Да я не про то. Самый главный объект из рук упустили.
Кажется, Ненаглядов понял, о чем он, но не высказал прямо.
— Это как глядеть. Своего ума никому не дашь.
— Конечно, — невесело согласился Волощук. — Но и бросать товарища на произвол тоже…
Ненаглядов вроде не ставил перед собой такой задачи. Помочь колхозу — само по себе было хорошо, а что будет достигнуто еще, его, по совести, не занимало. Да и к Косарю он относился не так, как Волощук, — то ли поставил на нем крест, то ли помнил давешний разговор о геройстве.
— Нянчились мы с ним, как с дитём, — напомнил он. — А вышло все равно непутем. Что ж ты надумал?
Изморщив лоб крупными, тяжелыми складками, Волощук подогнал бревно, стал мшить сверху. Сдавалось, до этого он еще и сам не знал, что делать, а теперь решил:
— Схожу сегодня домой. Попробую еще раз…
— Сходи, — согласился Ненаглядов. — Пускай потом не обижается, что не старались помочь.
За ужинам, узнав, что Волощук идет в Северный, Тимша сразу догадался:
— Косаря уговаривать, бригадир?
— Косаря.
— Не много ли чести?
— Что ты понимаешь? Разве в том честь, чтобы товарища на произвол бросать?
Не найдясь, что возразить, Тимша обернулся к Ненаглядову, но увидел — тот целиком на стороне Волощука.
«Может, и уговорит, образумит, — подумалось ему. — Дружки ведь они. Неужели Косарь не понимает — нельзя ему одному?..»
Завтра им с Ненаглядовым нужно было выходить во вторую смену. Волощук ушел, а они остались.
Наклевавшись топором за день, Тимша едва держался на ногах. Послушав, как поют за магистралью девчонки, он завалился спать, а ночь — светлая, завораживающая, каких немало в земляничной середине лета, высыпала все свои звезды на синюю ряднинку неба, завешивавшую окна, и луна светила так, что на крыльце можно было читать газеты.
«Пускай уж, до субботы, — отрешенно подумал Тимша. — Я свое отгуляю…»
Против обыкновения заснул он сразу и не помнил себя до той поры, когда Ненаглядов перевернул его навзничь.
— Вставай, Тимоша! Чего вроде ежа скручиваешься?
Сам он будто и не ложился — те же мешки под глазами, что и с вечера, а в руках — жестянка с нюхательным табаком. И озабоченность та же, что вчера, словно не своею волей он здесь, а поставлен кем-то и должен будет отчитываться не только за себя, а и за то, что сделано, что не сделано.
— А бригадир? — спросил, поднимаясь, Тимша. — Я бы на его месте ни за что не пошел.
— Это, брат, самое легкое, — Ненаглядов предпочитал завтракать не сразу после подъема, а немного погодя, поработав, размявшись. — Пойдем-ка! Скоро Лаврен явится…
На отсыревших подмостях все то же: мох, обрезки, щепа. Простенки поднялись чуть не вровень с силосной башней. День ото дня скотный двор принимал законченный вид. Оставалось уложить стропила да накрыть крышу. Оборудование было давно заказано, и Руженцев ждал, когда можно будет устанавливать.
Все, кто ехал по магистрали, оглядывали новый скотный двор — круглый, на кирпичных столбах, с силосной башней в середине. Тимша невольно старался выглядеть как заправский плотник.
«Нелегко работать, а хорошо! — радовался он. — В шахте кто ни спустится, пойдет к Большому Матвею — нашим штреком. Мы уж черт-те где будем, а там все равно скажут: «Волощукова смена вела! Их штрек!» И здесь: достроим, уйдем, а кто ни спросит — ответят: «Шефы строили! Лаврен Волощук со своими ребятами…»
Он загорел, раздался в плечах, стал вроде бы крепче и впервые в жизни чувствовал себя действительно словно на курорте. Продуктов Руженцев им не жалел, а стряпуха подкармливала Тимшу, как сына:
— Ешь, ешь! Тебе еще расти, не то, что нам…
Вернулся Волощук один, Косарь работать отказался наотрез.
Ненаглядов сразу догадался обо всем, даже не стал расспрашивать.
— Давай-ка, Лаврен, лес на стропила отберем! Доходит черед и до них.
— Давай, — охотно согласился тот, ничем не выказывая, что удручен неудачей. И, только отойдя душой, признался: — Ничего ведь из моей затеи не вышло…