Девчушка обернулась, свела золотистые, тщетно старавшиеся казаться хмурыми брови. Где-то она видела его, но не могла сразу вспомнить, и строже, чем следовало, спросила:
— Тебе чего?
— А где хозяйка?
— Какая еще хозяйка? Чего надо?
— Мне бы хозяйку постарше, — улыбнулся над напускной ее суровостью Тимша. — Пришел избу вам достраивать…
— Избу-у? А я думала: шатун какой, с магистрали, — и, оставив стирку, она торопливо вытерла руки. — Ты разве один?
— Другие после подойдут, — соврал он. — Ну, где материал? Чего ты так глядишь?
— Халтурщики калужские его разделывать начали да бросили. А гляжу потому, что думаю: «Неужели и ты такой же?»
Тимше было немного не по себе под строгим, испытующим ее взглядом.
— Шахтеры, к твоему сведению, не халтурщики.
Коса перевесилась на грудь тяжелым жгутом. Девчушка недоверчиво оглядела его снова.
— Схватишь деньги — и поминай как звали.
Сердясь по-прежнему, Тимша слушал ее и любовался.
— Тебя как зовут?
— Лида.
— А хозяйку?
— Анфиса Матвевна.
— Можно я тебя буду Русёней звать? — спросил он. — Хорошо?
— Зови хоть Зовуткой.
Материал лежал в избе. Дверные косяки были отрезаны по размеру, а для окон оказались только размечены. Пол был уже настлан, для печи оставлен квадратный проем. В переднем углу лежали пожитки, на них ютились дети, хозяйка и бабушка.
Тимша пришил к стене подкосы, оборудовал верстак. После этого можно было приниматься за работу.
Косяк для первого окна вязал на полу. Все время, пока он пилил, строгал, Русёня была занята стиркой и в избу не заглядывала.
Вскоре из лесу вернулась бабушка с внучонком, принесла чуть не полную корзинку грибов. Рыжеватенький Валерка сразу же принялся помогать Тимше — подавал инструмент, придерживал что разрешали.
— Шоферы на магистрали баяли: кто курит, тому в ракетчиках не служить! — хвастался он осведомленностью. — Одной самокруткой можно термоатомную войну вызвать…
— А может, термоядерную? — усмехнулся Тимша. — Ты лично куда метишь? В космонавты?
— В космонавтах много занятиев. Арифметика, физкультура, сурда какая-то. Я лучше на Кубу. Выучусь по-ихнему: фидель-мидель, — опасливо оглянувшись, Валерка попросил: — Только ты Лидке с мамкой не говори, а то не пустят.
Связав первую обсадку, Тимша принялся вставлять ее в проем. Сделано было по размеру, но как он ни бился — не входило. Измучившись, плюнул с досады, развязал и решил подгонять на месте.
«Ненаглядыч был прав насчет точности. Теперь самое главное — рамы. Войдут или не войдут?..»
Развесив белье, Русёня стала чистить грибы к ужину. Длинные языки пламени лизали сковороду, щепы хватало.
Почти в сумерках пришла с фермы Анфиса Матвевна. Увидев Тимшу, обрадовалась.
— Один? — осветив лицо набежавшей через силу улыбкой, спросила она. — А что ж другие?
— Я и без них одну обсадку связал!
Анфиса Матвевна осмотрела работу и осталась довольна. Нужно было только законопатить щели да подогнать раму. Тимше очень хотелось, чтобы хозяйка похвалила его работу, но она не похвалила: то ли не догадалась, то ли посчитала ненужным.
В избе на двух обрезках была положена застланная полотенцем доска. На ней стояла сковорода, лежал хлеб, огурцы, лук. На стене горела пятилинейная лампа, вокруг огня хороводилась мошкара.
— Ну как грибы? — вздыхая, спросила бабушка. — Не много их ноне, дождей не перепадало.
— Грибы хороши! — похвалила Анфиса Матвевна и, видя, что Тимша не ест, с сожалением вспомнила: — Была у меня четвертинка да калужские выпили.
— Спасибо, не, надо, — отказался он. — Мы в смене по пьянству заповедь приняли.
Русёня смешливо фыркнула.
— Одиннадцатую?
— Замолчи ты! — одернула ее Анфиса Матвевна. — Ничего не понимаешь, а насмешничаешь…
Вместо чаю было молоко. Парное, душистое, оно напомнило Тимше дом, детство.
Спать ему постлали возле верстака. Наработавшись, он заснул, едва лег, — без дум, без сновидений, как спится только в юности после долгого дня.
Анфиса Матвевна убралась в избе, задула лампу и легла тоже — рядом с детьми. Трудно было растить их, строиться, рассчитывать каждую копейку и не падать духом при незадаче, как с халтурщиками-плотниками.
«Работящий парнишка, — признательно думала она о Тимше. — Пришел, как обещался, и о плате не заговаривает. А вторые рамы не миновать доставать! В одинарных не перезимуешь…»
Бродячий ветерок шатался вокруг избы, забирался под дерюжку, завешивавшую оконные проемы, и, притихнув где-нибудь, через минуту принимался шебуршиться снова. А по черной асфальтовой реке, лившейся с востока на запад, шли и шли машины, разя друг дружку ослепительными копьями, света.