Каджи оказался уже почти на самом верху Алтаря Желаний, но, услышав это, споткнулся и упал, больно ударившись копчиком. А его правая рука наткнулась на что-то металлическое. Он скосил глаза и с удивлением обнаружил под ладонью рукоять короткого меча. На его блестящем лезвии были выгравированы буквы на чужом языке, но Гоша их легко прочитал: «Гриффиндор». Парнишка сжал меч в руке и поднялся.
— Не подходи ко мне, — зловеще прошипел он.
А Вомшулд, все же так будет уместнее теперь называть вейлу, только криво усмехнулся, неспешно и осторожно приближаясь к мальчишке:
— Ты думаешь, что у тебя хватит духа помешать мне исполнить задуманное?
Гошу неожиданно пронзила насквозь настолько очевидная истина, что он поразился ее простоте. И даже ощутил физически, а не только мысленно ее присутствие в себе, в каждой клеточке тела. Только так, и никак иначе! Предсказание должно сбыться! А потому Каджи и ответил очень твердо:
— Да! Я помешаю тебе. И у меня хватит на это духа!
Парнишка быстро, словно боясь не успеть или передумать, развернул меч острием к себе, приставив его кончик напротив отчаянно бьющегося сердца. И намертво сжав рукоять обеими руками, упал плашмя лицом вперед, обреченно зажмурившись. Но когда нестерпимо острая боль пронзила его грудь, глаза у Гоши сами собой распахнулись во всю ширь. И в их медленном угасании застыло безбрежное удивление: я — смог, я — победил!
Но он уже не видел, как вращающиеся над Алтарем Желаний арки медленно остановились, застыв перпендикулярно друг другу. А бледное свечение, до этого момента исходившее вверх, стремительно втянулось в куб, увлекая за собой и туманную дымку. Руны на боках Алтаря раскалились, и на черноте появилось несколько новых золотистых потеков.
И в тот же миг из куба вверх и в стороны выплеснулся такой фантастический поток света, что даже представить себе невозможно. Этот выброс энергии, похожей на термоядерный взрыв в миниатюре, сопровождался такой же по силе ударной волной.
Странным образом миновав распростертого на Алтаре Каджи, она превратила в пыль Дриму, застывшую на ступенях и ошарашенно таращившуюся на Гошу. Лишь только что-то черное вырвалось из тела учительницы и, описав круг над парнишкой, умчалось вверх. А потом волна прокатилась за ослепительно ярким светом по всему залу, ударившись в конце в его стены. Замок даже дрогнул от такого напора, словно при легком землетрясении, а с потолка посыпались песчинки и пыль из щелей между плитами. И неожиданно быстро свет втянулся обратно в куб. А Алтарь успокоился еще на пятьдесят лет.
Но Каджи было уже все равно. Главное, что он победил. И желание исполнилось.
Здесь должен был начаться эпилог.
Он открыл глаза, и первой мыслью посетившей голову было, какой странный сон ему приснился. Это ж как нужно учитаться, что пригрезилось, будто он учился в школе колдовства? И даже погиб там. Кошмар, да и только!
Чуть затуманенный близорукий взгляд неспешно скользнул по потолку. Странно, он выглядел совсем незнакомо, не как в его комнате. И Каджи вспомнил, что перед сном он навернулся чайником о прикроватную тумбочку. Похоже, очень крепко навернулся, раз его увезли в больницу. Только голова почему-то совсем не болела, зато ломило грудь.
Гоша нащупал на тумбочке, стоявшей рядом, свои очки. Нацепив их, парнишка глянул перед собой уже повнимательнее.
По-больничному стерильно белый сводчатый потолок. За арочным окном покачивает голыми ветвями высокая береза, усыпанная пушистым снегом, поблескивающим под яркими лучами солнца. В ногах у кровати обычный стол на тонких металлических стойках. На нем живописный натюрморт из различных предметов.
Глаз зацепился только за наполовину опустошенную коробку с шоколадными конфетами в форме небольших шариков. Да еще букет в центре композиции заинтересовал. Черные гладиолусы, что совсем не обычно. Ну и еще, из центра цветочков периодически вылетают крохотные праздничные салютики с едва слышными хлопками. Да большая ваза с крупными грушами завершала натюрморт.
Каджи скосил глаза в сторону. Рядом с его кроватью в кресле, поджав под себя ноги, сладко сопела, задремав, девчонка с прямыми черными волосами до плеч. И лицо ее парнишке было очень знакомо. Знакомо настолько, что он тут же расплылся в широкой улыбке. А она, почувствовав, что на нее таращатся, распахнула серо-голубые глазищи и, потянувшись, зевнула. И только потом произнесла, устраиваясь в кресле поудобнее:
— Ну, чего вылупился, боец, словно первый раз увидел? — И тут же радостно заулыбалась в ответ. — Привет, Гоша! Как спалось?