Выбрать главу

Каджи отрицательно качнул головой, но уточнять не стал. Парнишка взял девушку за руку, и когда они сделали шаг через порог, память прорвалась водопадом, заполнив каждую клеточку тела. Гоша словно оказался в себе годовалом.

…Вот он держится за чью-то теплую, надежную руку и делает свои первые в жизни шаги. Неуверенные еще, но настойчивые. Ему очень нужно попасть из своей освещенной всего парой свечей спальни, минуя приоткрытую дверь, в помещение напротив. Там находится кухня, пахнет всякими вкусностями и светит яркий, но мягкий свет, заливающий празднично накрытый стол. За ним оживленно пируют, что-то отмечая, двое мужчин, сильно похожих, и две молодые женщины — абсолютно разные, как внешне, так и характерами. Одна из них его мама. А младший из мужчин — отец. Именно к ним Каджи и стремится, смотрите, мол, сам на пирушку пришел, раз позвать забыли. А то весьма странно это все у вас, взрослых, устроено: день рождения мой, а гуляете вы.

И вот чудо свершилось! Он победоносно вступил в кухню. И был встречен бурей восторгов и сюсюканий. И бабушкиным ворчанием. Тут же отец подхватил его подмышки и от обуревавшей радости подбросил высоко вверх. Дыхание в свободном полете перехватило от страха, восторга и счастья одновременно. Потом малыш благополучно приземлился в крепкие руки отца. Тот прижимал его к себе, а Гоша с обожанием таращился через его плечо в веселые пронзительно синие глаза на очень смуглом лице, обрамленном светлыми локонами. Без этой восьмилетней девочки он не дошел бы до заветной цели. И Гоша ее любит за все то, что она для него уже сделала, а потому и улыбается ей в ответ еще крайне беззубой улыбкой…

И неожиданно Каджи вынырнул из своих воспоминаний прямо в прихожую бабушкиного дома.

— Ты — Мерида Каджи, — он счастливо расплылся в улыбке. — Моя двоюродная сестра. И я тебя помню. Очень хорошо помню.

И только после этого чуть поспешно и слегка смущенно отпустил ее ладонь. Язык мальчишки теперь словно к небу прирос, а в голове гулял сквозняк, и все мысли просто улетучились. Столько лет не виделись, а Гоша и двух слов связать не может. Застыл, как истукан. Стыдобища!!!

Из неловкой ситуации его вывела сама сестренка, совершенно не обратив внимания на внезапно замолчавшего брата. Или сделав вид, что ничего не заметила. Она оживленно хлопнула несколько раз своими пушистыми ресницами и радостно защебетала:

— Точно. Мерида Каджи. Но для тебя, Гоша, я просто Мэри. Как и раньше.

Потом девушка резко тормознулась, озадаченно нахмурила лоб и уставилась в потолок:

— Хотя все это очень, очень странно. Как ты мог меня запомнить, когда мы последний раз виделись в твой первый день рождения? И прошло уже десять лет…

Все это сестра прошептала негромко, но Гоша все равно смог расслышать, хотя ее голос в этот момент был, скорее всего, похож на тихий шепот ветра, запутавшегося в осенних листьях. Да и сама атмосфера вокруг них явно изменилась: по волосам пробежался сквозняк, а в воздухе по настоящему запахло дождем, который вот-вот начнется. Даже непонятные часы, разразились молнией, вместо покачивания маятника. И стрелки быстро заметались над циферблатами.

Но длилось это чародейство только лишь мгновение, а потом бесследно исчезло, вместе с задумчивостью гостьи. Она легкомысленно махнула рукой на вопросы, и весело подмигнула брату:

— Да какая разница: как, зачем да почему?! Главное, что помнишь. А это приятно. Да и скажу честно, своей прекрасной памятью ты намного облегчаешь выполнение одного дела, порученного мне директором…

Сестра ожесточенно мотнула копной светлых волос. А они возьми да измени цвет на медно-рыжий прямо на глазах у изумленного Каджи. Да еще и прическу трансформировали на пошловато-деловой стиль, став слишком уж гладкими и прилизанными. А Мэри, словно и не заметив произошедшей перемены, принялась спорить вполголоса сама с собой:

— Ну и какая разница?! Да, не хотели мне его доверять. Но ведь поручили же. А кому какое дело до того, что я сама на него напросилась? Все отстань от меня…

После этого девушка мило улыбнулась, заодно вернув себе мимоходом прежний вид с нечесаными светлыми лохмами. И уверенно принялась прокладывать себе путь на кухню, используя брата как своеобразный руль, легонько придерживая его за плечи тонкими пальцами, унизанными разнообразными колечками и перстнями. И продолжала рассказывать при этом:

— Так вот, поручили мне тут одно дело. С тобой связанное. Вот только нужно сперва бабулю дождаться. Без нее никак нельзя. А мы с тобой пока плюшками побалуемся…

— Какими еще плюшками? — опешил Каджи.

Но было поздно. Мэри уже втолкнула его в кухню и зашла за ним следом.

— Какими? — сестра слегка пожала плечами. — Вкусными, наверное.

И неожиданно как-то оказалась почти у самого стола в центре просторной кухни. (А Гоша только сейчас запоздало удивился, что кухня у них такая большая. Как только она смогла поместиться в той развалюхе, которой снаружи выглядит его дом. Да и все остальное — тоже).

Мерида тем временем окинула убранство веселым взглядом и лукаво поинтересовалась:

— Э-э-й-й! Привет всем. Вы чего это попрятались? Или гостям не рады?

А затем девушка стремительно приблизилась к приемнику. И пока он ничего не успел понять, цепко зажала его регулятор громкости, он же нос, двумя пальцами. И слегка повернула в сторону. Глаза приемника не столько от боли, сколько от удивления, распахнулись. А Мерида склонившись к нему поближе, загадочным шепотом прошелестела:

— Колись, говорливый ты наш, что за заговор? Почему в подполье оказался, Барни? Где остальные партизаны попрятались? Или в молчанку решили поиграть?

Приемник скорчил жалостливую рожицу, и, стрельнув взглядом в сторону Гоши, принялся что-то с жаром нашептывать на ухо слегка склонившейся к нему Мэри.

Каджи собственно и не старался прислушиваться, хотя вскоре понял, о чем идет речь. Всю последовательность произошедших событий парнишка легко прочитал по меняющемуся то и дело выражению лица сестры. Она то хмурилась слегка, то улыбалась широко и беззаботно, то удивленно вскидывала брови вверх. А под конец вообще расхохоталась. И Гоша тут же вспыхнул краской так густо, что от него костер разводить можно было бы смело и шашлыки жарить. Вот уж опозорился, так опозорился! «Первый день волшебника» — «Ералаш», выпуск фиг знает какой. Но ждите продолжения.

Отсмеявшись вволю, Мэри обессилено опустилась на вовремя подскочивший стул. Стол бочком этак, бочком, тоже приблизился к ней, опасливо вздрагивая по дороге и готовый в любой миг вернуться обратно. Мерида протянула руку, и взяла высокий хрустальный фужер с янтарного цвета жидкостью. Каджи готов был поклясться, что еще мгновение назад его на столе точно не было, а сестра самобранке ничего не заказывала.

Девушка сделала из него маленький глоточек, и, став серьезной, посмотрела на парнишку. Плавно поставила бокал на стол, а потом опять прыснула смехом, зажимая ладонями рот. Но в глазах неиствовали бесенята. А их не спрячешь. Гоша уже даже подумал о том, что может быть стоит просто обидеться на них всех и уйти к себе в комнату? Но Мэри в этот момент все-таки сумела совладать с собой и огорошила брата причиной своего смеха.

— Представляешь, Гоша, что они тут учудили, пока ты отсутствовал? С котом вашим, Тимофеем, плохо стало, когда он увидел, что ты из дома ушел. Ему было строго наказано проследить за твоим, как предполагалось, спокойным сном до возвращения бабушки Ники. Ладно, не было его дома, — она махнула небрежно рукой. — А хоть бы и был? Вот как бы он тебя остановил?

Каджи тоже не представлял, что могло бы случиться с котом, попадись он ему на пути в момент отчаянного драпа от собственного дома. Мерида сверкнула в сторону брата ослепительной улыбкой:

— Так эти умники, скопом, кто первый предложил, уже не выяснишь, принялись его усиленно отпаивать. Валерьянкой, — это слово она еле выдавила из себя, опять захлебываясь смехом, аж слезы выступили. — Ты… представляешь,… какой он… сейчас… пьянущий,… этот… ваш… котяра?

Парнишка мысленно увидел Тимофея, сжимающего в лапе пузырек валерьянки, расслабленно развалившегося под старой корявой яблоней в запущенном саду за домом и орущего в небо неприличные частушки. И Гоше тоже стало весело. А все произошедшее с самого утра, теперь не казалось непоправимо испорченным праздником. Скорее наоборот, выглядело всего лишь забавным недоразумением. Да мало ли их было у одиннадцатилетнего паренька, таких недоразумений?