Посреди реки остров. Верба по острову растет. Зимой по льду Гошка с ребятами ходил на этот остров, а на лодке плавать отец не велит. Серо-зеленая густая вода пересекается быстрыми течениями. Амур — суровая река.
На горизонте сопки. Ближние — зеленые. Можно различить, где березы растут, где кедры. Дальние сопки — темно-синие, а самые дальние чуть темнее неба. За самыми дальними сопками большой город. Туда уехал на каникулы Димка Волков с отцом. Он там мороженое ест и пьет газировку. А в Гошкиной деревне ни мороженого, ни газировки. Все лето пьют здесь холодное молоко из погреба и квас.
Возле острова появился катерок. Гошка вскочил и начал махать кепкой.
— Э-эй! — закричал он громко.
Вдруг увидят. Вдруг причалят. Возьмут да прокатят хотя бы до ближайших сопок. Там зверье разное водится. Берег пустынный, никаких домов.
Промчался катер мимо, воду растревожив. Забились о берег волны и прилегли старый немодный поплавок.
Так грустно Гошке сделалось, впору утопиться.
Но в это время как раз из за поворота реки вынырнул отцовский катер, будто почуял Гошкину печаль. Да не мимо деревни помчался, а к берегу повернул, к деревянным мосткам. Гошка радостно подскочил и начал махать отцу и Ваське Мореву. Васька стоял на палубе, по-моряцки широко расставив ноги. Он держал в руках конец толстой веревки. Значит, причалить собираются. Для этого случая имелся на мостках крепкий железный крюк.
Взметнулся в воздухе лохматый конец. Гошка ловко поймал его и завязал двойным морским узлом. Катер закачался на волне, ударяясь о мостки и норовя Гошку сбросить в воду. Но Гошка уперся ногами в доски и крепко стоял, улыбаясь отцу.
— Собирайся… — сухо сказал отец. — Одна нога здесь, другая там! Возьми хлеба с зеленым луком и холодного квасу…
— Хорошо бы картошки… — добавил Васька Морев.
Но отец его не поддержал.
— Корабль ждать не будет. Ему отчаливать надо…
Гошка не стал отца ни о чем расспрашивать. Он сиганул на берег и помчался к дому. Ясное дело, отец, капитан-механик швартового катера, берет его с собой.
Во дворе Гошка перевернул пустое ведро, оно покатилось и загремело. На шум выглянула бабка и опять начала ругаться. Но Гошка не думал на нее сердиться. Он уплывет, и бабка останется. Будет сидеть одна в полутемной избе с закрытыми ставнями и бить надоедливых мух старой подошвой, прибитой к рейке. Пусть поругается напоследок.
Гошка выдернул большой пучок луку, сполоснул в бочке и засунул в рыболовный судок. Не с хозяйственной же сумкой отправляться в плаванье. Он аккуратно завернул буханку хлеба в чистую белую тряпку, налил квасу в бутылку и фляжку, крикнул бабке:
— Обедать не жди… — И понесся по улице, пугая кур и булькая квасом.
Васька с отцом квасу из фляжки попили, подбородки неторопливо вытерли и наконец отчалили. Совсем маленькой стала Гошкина деревня. Даже самый большой дом Волковых показался с воды избушкой.
— Смотри мне! — сказал отец. — Держи себя самостоятельно! Большой уж…
Отец редко воспитывает Гошку. И если уж он так сказал, значит, предстоит что-то особенное.
— Ладно! — с готовностью ответил Гошка и вытер ладонью нос.
— Я те дам ладно! — рассердился отец, — Платка-то в кармане сроду нет. Нос выбей, пока никто не ни видит, а то отличишься. Не куда-нибудь едем, а на большой пароход «Красное Сормово». Там люди культурные…
Вот это подвел отец Гошку! Не мог раньше сказать. Гошка бы руки с мылом вымыл и чистую рубашку надел. А что теперь подумают о нем на большом пароходе? Сандалии старые, носки облупились. Штаны от прополки на коленках грязные, а у рубашки рукава коротки. Там, на большом пароходе, все, небось, сияют начищенными пуговицами, а ботинки так бархотками надраили, что они солнечных зайчиков пускают, как бабкин самовар. Да, подвел отец Гошку…
За поворотом Гошка увидел пароход. Здоровенный корабль, больше чем наполовину заваленный бревнами. Меньшую часть занимала надстройка. На двух палубах виднелись квадратные иллюминаторы с цветными занавесками. Когда подошли поближе, Гошка увидел, как верхнюю палубу подметает молодой матрос, моложе Васьки Морева. Только нарядный — в заграничных штанах и синей футболке с иностранными буквами. Простой деревенский веник, каким бабка подметала крыльцо, никак не подходил ни к этому матросу, ни к белому пароходу с торжественным названием «Красное Сормово». Этот веник не подходил им, как деду Прохору с его телегой фамилия Морев.