Нисколько не сомневаюсь, предо мной — представитель власти, а, поскольку она у нас — традиционный первоисточник произвола, заранее чувствую себя виноватым, до потных ладоней и ваты в ногах. Какие бы обвинения мне не предъявят, лучшим, на что меня хватит, будут жалкие, сбивчивые оправдания. Поразительно, но я снова, в который раз, ощущаю себя маленьким мальчиком, оглушенным аварией, напуганным больничной палатой, а, в довесок, еще и хмурым милицейским дознавателем, заявившимся, чтобы допросить меня.
Так вот ты кто?!
— Стоять-на! — рычит Дознаватель. Из-за желваков, играющих на его скуластом лице, создается впечатление, будто он энергично жует жвачку. Может и так, но я отчего-то сильно сомневаюсь в этом.
— Куда собрался, щенок?!
Выбросив вперед обе руки (движение столь молниеносно, что я успеваю лишь нелепо дернуться, как морской конек в щупальцах осьминога), он хватает меня за шиворот. Невероятно, но мои ноги при этом отрываются от пола. Из горла доносится хрип, это бьется родившийся в груди вопль, в бесплодной попытке пробиться на поверхность гортани. По подбородку течет слюна. Болтая ногами по воздуху и чувствуя, что вот-вот задохнусь, пытаюсь крикнуть «за что?». Эта фраза единственной приходит на ум. Получаю ответ раньше возможности задать вопрос.
— Это ты, блядь, создал аварийную ситуацию на дороге?! Жалкая тварь!!
Он резко разворачивается на сто восемьдесят градусов, лечу вместе с ним, как на карусели из парка аттракционов. Неожиданно хватка ослабевает. Пальцы разжимаются. Пролетев по инерции еще метра три, с грохотом врезаюсь плечом во что-то твердое, задыхаюсь от боли.
— Уфф… Что вы делаете?!
— Молчать! — Дознаватель брезгливо смотрит на запястье, куда, должно быть, капнула моя слюна. Вытирает ее носовым платком, извлеченным из кармана серого пиджака. — Размазня-на! Меня тошнит от таких, как ты.
Шагнув к столу, он задирает крышку поджидающего там дипломата. Выуживает большой, сложенный несколько раз лист бумаги, слегка растрепанный и затертый по краям. Разворачивает и сует мне под нос. Это какая-то схема. На ней тонкими черными линиями изображены дорога, дома и еще что-то. Приглядевшись, вижу квадратик на проезжей части и три кружочка чуть правее, ближе к обочине. Один помечен крестиком. От него влево отходит жирная стрелка, она — красного цвета. Дознаватель тычет в нее пальцем, поросшим жесткой, как у кабана щетиной.
— Поперся прямо под колеса, так, сопляк?!
Пытаюсь собраться с мыслями. Я совершенно выбит из колеи оборотом, который принимают события, и просто не представляю, как реагировать. Кажется, я уже слышал от него нечто подобное много лет назад. Быть может, он не был тогда так откровенно груб, как сейчас, но, все равно, вел себя отнюдь не ласково. Иначе, как бы он довел ребенка до слез?
— Язык проглотил-на? Отвечай!
Понятия не имею, что на это ответить. Мне давно пора двигать, куда подальше. Даже через одежду ощущаю, пол стал студеным, как вечные льды Антарктики. Изо рта вырывается пар. Стена за спиной Дознавателя темнеет на глазах, покрываясь жутким, напоминающим копоть инеем. Дверь провисает в петлях. Я вижу, как она перекошена, мгновением раньше — ничего подобного не было, она представлялась — вполне нормальной. Странно, неужели Дознаватель не видит угрожающих признаков приближающегося кошмара, слепой он что ли?
Все гораздо проще, парень. Дознаватель — его органичная составная часть!
Убирайся отсюда!! — надрывается подсознание.
Прислушиваюсь к нему, пытаюсь встать. Это действует на Дознавателя, как кумач на быка. Он надвигается, сжимая гранитные с виду кулаки.
— Не слышу ответа-на?! У тебя чего, пробки в ушах?! Повторяю в последний раз. Значит, выперся на дорогу, так?! Создал аварийную ситуацию-на?!
— Вроде того, — соглашаюсь я, прикидывая, каковы шансы отбиться, если безумец ринется в рукопашную.
— Отсюда — второй вопрос, — словно штампует каждый слог Дознаватель, — Какого хрена ты не сдох, мудак?! Ни единого метра тормозного пути, ушлепок вообще забыл про педали! Четкая работа-на! Ты, урод, прям-таки обязан был окочуриться на асфальте, в палате на крайняк! И лучше б тебе было сдохнуть, как полагается. Тебе ж самому в первую очередь… — он осекается, глядит на меня, как баран на новые ворота, таращит глаза, как актер японского театра кабуки, затем щурится.
— Постой-ка! — бросает Дознаватель сильно преобразившимся голосом. — Это ж не ты?!
— Не я?! — только начинаю догадываться, о чем он. Тем временем, на физиономии Дознавателя появляется мрачное понимание, он даже кивает в такт своим мыслям, прежде чем озвучить их.
— Так ты вернулся, вот в чем дело, — выдавливает из себя милиционер. — Вот, значит, из-за чего меня побеспокоили. Тварь, блядь! Решил, что сильно грамотный, надеешься смерть обмануть, так? Типа сам себя из болота за чуб, да? — Его голос становится чуть ли не вкрадчивым, но я знаю повадки людей подобного сорта, а потому, не обманываюсь. Это — затишье перед бурей. Так и происходит.
— А хрена лысого не хочешь?! — взрывается Дознаватель, брызжа слюной. На хитрую жопу — болт с винтом, слыхал-на?! Ума не приложу, как ты исхитрился сюда пролезть за сопляком, но гарантию даю: теперь тебе точно хана. Сдохнешь падло, однозначно!
— Пока я еще живой, может, поясните мне, какие прегрешения я совершил? — произношу это как можно спокойнее, сопровождая текст кривой ухмылкой. Пожинаю прямо противоположные результаты. Дознаватель переходит в наступление.
— Так тебе еще и смешно, недоносок?! — вопит милиционер, вращая налитыми кровью глазными яблоками. — Я тебя щас отучу лыбу давить!
Пожалуй, с меня довольно. Конструктивной беседы у нас с ним все равно не выйдет, это однозначно. Встаю, опираясь на стену. Она — холоднее наста.
— А ну, сидеть!! — рычит Дознаватель. — Ты слышал, сопляк, что я сказал?! Мы с тобой еще не закончили, мокрица, бля!
Мое терпение лопается, сознание туманит ярость, инстинкт самосохранения служит катализатором процесса. Грубо оттолкнув обезумевшего следователя Госавтоинспекции, принимаю защитную стойку.
— Да пошел ты на хер! — вырывается у меня. Его каменное лицо буреет, идет багровыми пятнами. Наконец, черты искажает свирепая гримаса животной ярости.
— Что?! Что ты сказал, сосунок?!!
— То, что ты слышал, мудила! — я бросаю это ему прямо в глаза, где почти не осталось ничего человеческого. — Пошел ты на хер, полицай!
Это слово срывается с губ непроизвольно, я его не подбирал, оно вообще не из моего лексикона. Я, естественно, в курсе, что оно означает, просто времена, когда оно было в ходу, давно прошли.
— Что?!. — голос дознавателя падает на все восемь октав, он замирает с поднятыми для драки кулаками. — Откуда ты узнал?!
— Узнал, что?! — хочу спросить я, но не успеваю. Госпиталь неисчерпаем по части сюрпризов. На мгновение взгляд падает на схему ДТП, которую Дознаватель сжимает в руке, и я ахаю от неожиданности, бумага стала другой. Вместо жеваного листа формата А-4 у него натуральная топографическая карта, отличного качества, судя по всему. На ней та же дорога, но оттиснутая типографским способом, она куда подробнее, вижу дома и даже липы вдоль обочины. Значков, обозначающих участников ДТП, не видать, вместо них — какие-то штрихованные синим карандашом овалы, сдается, над картой потрудился штабист. Немецкий, как становится ясно из надписей и слова Shchors, если не ошибаюсь, на немецком. Как и слово Щорс в верхнем правом углу листа.
Что за?..
Вскидываю глаза на Дознавателя и с ужасом обнаруживаю, изменения затронули не одну лишь схему, с милиционером тоже что-то явно не так. Его тяжелое лицо приходит в движение, по лбу, скулам и губам пробегает легкая рябь. На щеках показываются ямочки, но сразу пропадают. У меня возникает тошнотворное предчувствие, лицо Дознавателя готово оплыть, будто у невидимого скульптора, работавшего над ним, внезапно переменились планы, и он решил слегка подогреть материал, чтобы к нему вернулась пластичность. Прежде чем мастер займется изготовлением новой фигурки…