Малой, следуя этой логике, тоже созданная мною химера?
— Шурик?! — доносится издалека. — Ты где?!
Голос Малого из соседней палаты кажется таким далеким, словно мы находимся в разных мирах.
— Иду!! — откликаюсь я. Поспешно встаю, прячу фотографию за пазуху, хватаю кипятильник и быстрым шагом возвращаюсь в восьмую палату. Горячий чай с лимоном — вот то, чем я намерен заняться. Ни Малому, ни мне, он точно не помешает. А потом я сделаю ему новый компресс.
IX. Ditto…
Ветер треплет мне волосы, раздувает плотную кожаную куртку куполом небольшого парашюта. Воздух, такой приятный и по-весеннему свежий, напоенный озоном, кажется плотнее воды на дне Марианского желоба, скорость чересчур высока. Подо мной мягко ревущая мощь. Моему мотоциклу все равно, переть в гору или катиться с нее, он невероятно резв. Асфальт, жирный после дождя, словно чешуя бесконечной исполинской змеи, ныряет под колесо так быстро, что начинает кружиться голова, если долго смотреть. Я гляжу вперед, на величественную панораму крутых холмов, наплывающую неторопливо, с достоинством, по мере приближения. Другое дело — деревья по обочинам трассы. Здесь смена картины происходит так быстро, словно пространство сжимается, проносится сквозь меня, как песок через горловину мощного насоса, и застывает за спиной, образуя картинку в зеркалах заднего вида.
Стрелка спидометра лежит на отметке сто тридцать, пожалуй, я чересчур разогнался. Я никуда не опаздываю, просто спешу жить, ведь я молод и счастлив. Я еще не знаю, что такое одиночество. Ведь она рядом, обнимает меня за талию, ей тоже нравится скорость. Кинув быстрый взгляд в зеркало, отвлекаться от дороги нельзя, вижу серебристый мотоциклетный шлем. За защитным стеклом — игриво прищуренные глаза. Она улыбается мне, не сомневаюсь в этом, хоть линия губ прячется под забралом шлема.
Я люблю тебя, кот.
Ditto, родная.
Солнце все чаще проглядывает через пелену облаков. Их боевые порядки рассыпаются, и вот они уже отступают с пронзительно голубого поля. Вскоре от непогоды, бушевавшей с утра, остаются лишь сверкающие среди ветвей изумрудные капельки, да темная полоска самого у горизонта, арьергарды посрамленной воздушной армады. Дорога извивается между холмами, мы в предгорьях. Справа торчат источенные веками рубленные горные пики, слева — лесистые холмы, здесь местность спускается к морю. Мы оба с нетерпением ждем его появления, и вот, уже видим его. Правда не все, а вклинившийся между двумя отрогами осколок. Он отливает бирюзой, кажется, светится изнутри. Затем море исчезает, заслоненное горами, но вскоре показывается опять. Сбрасываю скорость, оборачиваюсь.
— Может, свернем?! — мне приходится кричать. Воздушные потоки уносят мои слова, но она понимает, о чем я, без слов.
Я чувствую кивок. Руки еще крепче сжимают мою талию. На секунду она прижимается ко мне всем телом.
— Ок… — шепчу я скорее даже себе. Начинаю тормозить, высматриваю подходящий съезд. Через пару минут вижу то, что нам требуется, узкий, поросший травой проселок, идущий к морю.
Дорожка, больше похожая на тропу, ведет нас между двумя виноградниками. Ягод не видать, слишком рано, одни завязи. Затем виноградники заканчиваются, мы оказываемся среди скал. Ехать приходится осторожно, ям и колдобин — более чем достаточно. Наконец, скалистые уступы задираются над нашими головами, выезжаем прямо на берег. Шины шуршат по гальке. Вокруг — хаотическое нагромождение поросших мхом валунов, головоломка из набора для великанов. Мы в крохотной, уютной бухте. Кругом — ни души. Выключаю зажигание, мотор немеет, становится тихо, только чайки перекликаются в лазурном небе, да море шепчет во сне. Стоит почти полный штиль.
Мы одновременно слезаем с мотоцикла. Она снимает шлем, волосы сыплются на плечи темно-русым дождем. Вместе с задорной улыбкой и яркими серыми глазами с огненными протуберанцами вокруг зрачков, это чуть не сбивает меня с ног.
Она вешает шлем на руль. Снимает со спины маленький черный рюкзачок (в который и тетрадь на двенадцать листов помещается с большим трудом), бросает его на гальку.
— Bon voyage, — тихо произносит она и рациональная часть меня послушно отправляется в странствие.
— Детка, мои мозги уже сидят на чемоданах, — говорю я.
Она берется за молнию кожаной курточки, подчеркивающей грудь и узкую талию, медленно опускает замочек. Мне нужно сделать лишь два шага, чтобы оказаться рядом. Наши губы сливаются воедино. Не знаю сколько это длится, бесконечность или, напротив, мгновение. Время в ее объятиях теряет для меня привычный смысл. Потом мы размыкаем губы, прижимаемся лбами и молча смотрим друг другу в глаза.
— Я люблю тебя.
— Ditto. Всем сердцем, кот.
Неожиданно она отстраняется, сбрасывает одежду и, смеясь, несется к морю, изящная как кошка. Море расступается и обнимает ее. Кидаюсь следом, на ходу избавляясь от одежды, которая обозначает мой путь к линии воды.
— Подожди меня, слышишь, подожди!
***
Небо начинает темнеть, на смену лазури приходит фиолетовый цвет, тени растут в направлении, противоположном движению солнца. Вторая половина дня на исходе. Еще немного, и настанут сумерки.
Мы возвращаемся на трассу, надо бы поднажать. В любом случае, мы уже не успеем добраться на место засветло. Остается надеяться, что это случится не в собачий голос.
— Кот, одень шлем, — прошу я.
— Не хочу, ты же без шлема.
— Я родился в бронежилете…
Недавно рассказал ей об аварии, в которую попал, когда был малым. И о том, как спасся самым невероятным образом, вопреки мрачным опасениям врачей, предвидевших иную развязку. Не помню почти ничего из того времени, знаю лишь, что выкарабкался каким-то чудом смерти вопреки.
— В рубашке, — поправляет она меня.
— Что? — мне приходится кричать, мотоцикл быстро набирает скорость.
— Ты родился в рубашке.
Упрямо мотаю головой:
— Может, кто-то и в рубашке, но лично я в бронежилете.
— Бедная твоя мамочка…
Мы смеемся. Мы счастливы.
Нас никто и ничто не сможет разлучить.
Дорога резко поворачивает на Запад. Закатное солнце, только что раскрашивавшее живописные окрестности мягкими теплыми полутонами, теперь безжалостно жалит глаза. Перемена происходит так молниеносно, что застает меня врасплох. Я ослеплен, затмение длится доли секунды. В последний момент я понимаю, что сейчас произойдет. Выжимаю тормоза, но резина даже не успевает завизжать. Чудовищной силы удар обрушивается на нас, гасит Солнце и поглощает мир так быстро, что нет даже боли. Я лишь успеваю услышать крик, отчаянный, короткий, её. Его словно отрезает, я погружаюсь, погружаюсь на глубину.
Я люблю тебя.
Ditto.
***
Лежу, мне не хочется открывать глаза, я знаю, что увижу и не желаю этого видеть. Верните меня в мой сон, я хочу навсегда остаться на том берегу.
Ну пожалуйста… пожалуйста…
Под моими веками влага. Меня никто не слышит.
Ты ничего не можешь изменить… это уже случилось. И теперь ты тут. Один.
Нет…
Это так. Ничего не попишешь…
НЕТПОЖАЛУЙСТАНЕТ…
Она умерла. И ты тоже умер…
Это неправда!
Где она сейчас?
Физическая боль в груди. Кто-то вставил в грудную клетку тиски, каким-то образом просунув между ребрами, зажал в них сердце и сдавливает, сдавливает, сдавливает, вращая толстую стальную рукоять по часовой стрелке…
— Дядя Шурик, что с тобой?!
Голос Малого извлекает меня из сумерек. Я не один, я с Малым. Он здесь, и нуждается во мне, как я мог забыть об этом? Открываю глаза, быстро протираю ладонями. Гляжу на стоящего рядом мальчишку, в свою очередь с тревогой наблюдающего за мной.
— Прости, Саня, все в порядке. Просто дурной сон. Извини, если напугал. — Беру себя в руки. Это безумно сложно, но мы с ним оба заложники Госпиталя. Малой, вдобавок, хоть ему об этом лучше не знать, еще и мой спасательный круг, мой тормозной парашют на тот случай, если рассудок начнет сползать в пучину безумия. А он, кажется, как раз туда и направляется.