Надо сказать, что это было очевидно не только императору. Это понимали многие военные, это понимали многие члены правительства, а также и сам великий князь. "Бедный Н., - писал Николай II императрице Александре Федоровне в письме от 11 мая 1915 года, - плакал в моем кабинете и даже спросил, не хочу ли я его заменить более способным человеком. Я нисколько не был возбужден, я чувствовал, что он говорит именно то, что думает. Он все принимался меня благодарить за то, что мое присутствие успокаивало его лично".{78}
Не правда ли, вырисовывающаяся картина не совпадает с расхожими фразами о "слабом царе" и "сильном великом князе"? "Летом 1915 года, - вспоминает А. А. Вырубова, - Государь становился все более и более недоволен действиями на фронте великого князя Николая Николаевича. Государь жаловался, что русскую армию гонят вперед, не закрепляя позиций и не имея достаточно боевых патронов. Как бы подтверждая слова Государя, началось поражение за поражением; одна крепость падала за другой, отдали Ковно, Новогеоргиевск, наконец, Варшаву. Я помню вечер, когда императрица и я сидели на балконе в Царском Селе. Пришел Государь с известием о падении Варшавы; на нем, как говорится, лица не было. Он почти потерял свое всегдашнее самообладание. "Так не может продолжаться, - воскликнул Он, ударив кулаком по столу, - я не могу сидеть здесь и наблюдать за тем, как разгромят мою армию; я вижу ошибки, - и должен молчать. Сегодня говорил мне Кривошеий, - продолжал Государь, - указывая наневозможность подобного положения". [...] После падения Варшавы Государь решил бесповоротно, без всякого давления со стороны Распутина или Государыни, встать Самому во главе армии; это было единственно его личным, непоколебимым желанием и убеждением, что только при этом условии враг будет побежден"{79}.
С. Мельгунов пишет в своей книге: "Царь будто бы сказал однажды: "Все мерзавцы кругом! Сапог нет, ружей нет - наступать надо, а отступать нельзя"{80}.
Настроения в правительстве также явно толкали Императора Николая II к принятию этого решения. Так, министр Кривошеин заявил, что "ставка ведет Россию в бездну, к катастрофе, к революции" и высказал мысль, что если бы Верховным Главнокомандующим был Государь, то это было бы благом, так как вся власть, военная и административная, сосредоточилась бы в одних руках{81}. Министр иностранных дел Сазонов говорил, что в Ставке распоряжаются "безумные люди", а военный министр Поливанов постоянно твердил, что "Отечество в опасности".
Великий князь Андрей Владимирович писал в своем дневнике: "К нам в штаб приехал Ф.Ф. Палицын. Ф.Ф. крайне недоволен, что Ник. Н. дали титул "верховного". "Это никуда не годится, - говорил Ф.Ф. - Нельзя из короны Государя вырывать перья и раздавать их направо и налево. Верховный Главнокомандующий, верховный эвакуационный, верховный совет - все верховный, один Государь ничего. Подождите, это еще даст свои плоды. Один Государь Верховный, ничто не может быть, кроме него""{82}.
Таким образом, категорическая необходимость смены Верховного Главнокомандующего и его штаба осознавалась, по существу, всеми слоями общества. Нависшая военная катастрофа и неспособность Ставки под руководством великого князя Николая Николаевича ее предотвратить стали главной причиной того, что Император Николай II принял решение самому встать во главе Вооруженных Сил империи. "Император Николай II имел полное право сделать логический вывод о том, что русские общественные круги желают, чтобы Монарх в своем лице совместил Управление страной и Верховное Главнокомандование", - писал генерал Н.Н. Головин{83}.
В принятии этого решения сказались также и личные качества императора, о которых хорошо пишет дворцовый комендант генерал В.Н. Воейков: "Самыми главными чертами Государя были его благородство и самоотверженность. Ими объясняется решение царя принять на себя верховное командование армией, дух которой был поколеблен неудачами и которую он хотел воодушевить своим присутствием, думая, что в такие трудные для Родины дни он должен взять ответственность и пожертвовать собой"{84}.
Современный историк А.Н. Боханов пишет: "Сам факт принятия командования в столь сложное время говорит о большом личном мужестве Николая II, подтверждает его преданность монаршему долгу"{85}.
Но кроме военной составляющей, была еще одна, не менее важная, причина, побудившая царя отстранить великого князя.
Анна Вырубова пишет: "Государь рассказывал, что великий князь Николай Николаевич постоянно, без ведома Государя, вызывал министров в Ставку, давая те или иные приказания, что создавало двоевластие в России"{86}.
Адмирал Бубнов, которого никак не заподозришь в нелояльности в Николаю Николаевичу, писал: "Когда стало очевидным, что верховное управление страной не способно справиться со своей задачей и его деятельность может привести к поражению, великий князь - во имя спасения родины отказался от чрезмерной осторожности и начал выступать с решительными требованиями различных мероприятий, но вскоре за этим был смещен"{87}.
Писатель Э. Радзинский приводит слова близкой подруги императрицы Александры Федоровны Лили Ден: "Если бы Царь не взял места Н.Н., летел бы с престола"{88}.
Великий князь Андрей Владимирович писал в своем дневнике: "Можно пока лишь строить догадки о том, что Ники стали известны какие-то сведения относительно Н.Н."{89}.
Гиацинтов в своих воспоминаниях пишет о великом князе Николае Николаевиче: "Он не очень почтительно относился к Государю и хотел играть роль и как будто даже претендовал на то, что он может заменить Государя и быть Николаем III. Не знаю, насколько это верно, но твердо убежден и знаю по источникам, которые я теперь прочел, что он участвовал в заговоре дворцового переворота вместе с нашими левыми деятелями, среди которых главную роль играли Гучков, Милюков, Керенский, князь Львов и, к сожалению, наш генералитет, включая даже генерал-адъютанта Алексеева, хитрого, косоглазого генерала, очень умного, хорошего стратега, но абсолютно не верноподданного"{90}.
Наконец, сам Государь, перед отстранением великого князя, сказал, похлопывая рукой по папке с какими-то бумагами: "Здесь накопилось достаточно документов против великого князя Николая Николаевича. Пора покончить с этим вопросом"{91}.
Не участвуя напрямую в заговоре, великий князь Николай Николаевич всячески интриговал в его пользу, изображая из себя покровителя либерализма в России, друга Думы и так далее. О тесных связях великого князя и "прогрессистов" и о том, что он разделял их взгляды, свидетельствует также генерал Ю.Н. Данилов, сам союзник "Прогрессивного блока": "В период войны, пишет он, - войдя в более близкое соприкосновение с действительностью и испытывая все возраставшую тревогу за самую возможность при создавшихся условиях довести войну до благополучного конца, великий князь Николай Николаевич имел основания еще более утвердиться в мысли о необходимости принятия мер к возбуждению во всем русском народе необходимого "пафоса" путем закрепления за ним дарованных ему политических прав и сближения власти с общественными силами... Желая сделать попытку спасения положения, великий князь открыто высказался в пользу течения, уже давно возникшего в пределах Совета Министров и находившего необходимым коренным образом изменить взятую политику путем привлечения к власти общественных сил и духовного сближения с народом. Движение это, как известно, возглавлялось Главноуправляющим Земледелием А.В. Кривошеиным и поддерживалось Министром Иностранных дел С.Д. Сазоновым"{92}.
Таким образом, имеется ряд косвенных доказательств того, что великий князь Николай Николаевич был замешан в каких-то действиях, прямо или косвенно направленных против царствующего императора.
В.Н. Воейков писал: "Вмешательство Ставки в дела гражданские в ущерб делам военным стало все возрастать. Корень этого зла лежал в том обстоятельстве, что, когда писалось положение о Верховном Главнокомандующем на случай войны на нашем Западном фронте, предполагалось, что во главе армии будет стоять лично сам Государь. При назначении Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича вопрос этот был упущен из вида, чем и воспользовался генерал Янушкевич, чтобы от имени великого князя вмешиваться в вопросы внутреннего управления. Это породило ненормальные отношения между Ставкой и верховным правлением государства; некоторые из министров, желая застраховать свое положение, ездили на поклон в Барановичи, где получали предписания, часто противоречащие Высочайшим указаниям. Немалую роль играли в ставке и журналисты, за ласковый прием платившие распространением путем прессы популярности великого князя, искусно поддерживаемой либеральными кругами, в которых он стал сильно заискивать после пережитых им в 1905 году волнений"{93}.