Архимандрит Варлаам (Кирица) так описывал отъезд митрополита Ефрема: «…архиерей уехал сам на епархиальной машине и предоставил всех своих сослуживцев самих себе. Его не интересовала даже судьба своих келейников. На их вопрос: „Как нам быть в случае Вашего отъезда?“, он отвечал: „Что мене — и вам? Ничего со мной не имеете, и я ничего с вами не разделяю“. Также начальников монастырей, собравшихся к нему, „благословил“ решать каждому вопрос, как Бог на душу положит. Так он и выехал, как беглец, и, по слухам, еле-еле выскочил из советского мешка при р. Прут, оставив после себя людей, свободно вздохнувших и ничуть не сожалеющих о его побеге. Если большая часть городского и сельского духовенства, благодаря исключительно мерзкой и лживой немецкой пропаганде, эмигрировала в Румынию, то монахи остались в подавляющем большинстве. Лишь настоятели монастырей: Жабка, Каларашевка, Кошеловка, Добруша, Фрумоса, Хынку, Цыганешты, Тобора, Куркь и Хирова — эмигрировали в Румынию. Но с ними выехало лишь по нескольку человек из братии, запуганные настоятелями беглецы»[1050].
Сам митрополит Ефрем в докладной записке Патриарху Никодиму от 13 сентября 1944 г. писал о судьбе оставшихся священнослужителей своей бывшей епархии: «Что касается ситуации в Кишиневской епархии на момент нашего отъезда оттуда, 22 августа, она представляется следующим образом: на месте осталось примерно 150 священников в миру и иеромонахов, что составляет приблизительно треть от мирского клира нашей епархии, для совершения божественных служб и религиозных треб бессарабского народа. Также при митрополичьем кафедральном соборе осталось достаточно клириков и хорошо подготовленный хор под руководством певчего, который дает ответы на Св. Литургии по воскресеньям и праздникам. Для руководства епархией я временно передал полномочия епархиального викария преподобному протосингелу Ираклию Флоча, который руководит и монастырями в качестве Экзарха и знает русский и немецкий языки, будучи буковинским румыном… В Кишиневе остались также и протоиерей уезда Лэпушна Феоктист Прокопан вместе с несколькими видными в городе священниками. Что касается юридического положения Кишиневской епархии, то остается, чтобы его, после подписания перемирия, от 12 Сентября т.г., которым устанавливается граница на Пруте между Румынией и Советской Россией, решил Священный Синод нашей Церкви, может быть, совместно с Русской Православной Церковью, — в соответствии с установленным порядком Национальных Православных Церквей осуществлять свою юрисдикцию до границ соответствующих государств…
В завершение смиренно прошу Вас, Высокопреосвященный Владыко, соблаговолите назначить временно и.о. епархиального викария преподобного протосингела Ираклия Флоча на Кишиневский архиепископат, до прояснения юридического положения этой епархии; 2. Ходатайствовать через правомочные инстанции о репатриации всех клириков, у которых есть эвакуированные в Румынию семьи и которые желают приехать из Бессарабии… 3. Также просим Вас вынести на Священный Синод и вопрос бессарабских клириков — беженцев и репатриантов — для их приема, использования и назначения на вакантные должности в стране; 4. Сохранить этим клирикам бюджетное содержание, которое они имели в Бессарабии, и чтобы они пользовались всеми правами, предоставляемыми священными канонами Церкви и законами Румынского Государства»[1051].
По подсчетам советских органов госбезопасности в Сорокском и Бельцком уездах до 80–90 % священнослужителей уехали в Румынию (в дальнейшем, в 1946–1947 гг. многие из них вернулись в Молдавию). По данным Совета по делам Русской Православной Церкви, в 1944 г. своего причта лишилось не менее 50 % церквей Молдавской ССР. Тот факт, что православие в Молдавии сумело справиться с последствиями массового бегства румынских священников из республики, косвенно свидетельствует о том, что Румынская Православная Церковь так и не пустила в Бессарабии глубокие корни. Как справедливо писал молдавский исследователь В. Пассат, не следует, все же, преувеличивать последствия отчуждения между румынскими клириками и народом. Часть духовенства и церковнослужителей Молдавии еще долгое время после войны позитивно вспоминала о временах румынского «попечения» о православных приходах: высоких заработках священников, свободном открытии храмов и т. п. в обмен на участие в румынизации Бессарабии и политическое сотрудничество с властями[1052].