Можно привести много примеров подвижнического служения ленинградского духовенства. Так, в частности, интересные воспоминания о своем отце протоиерее Владимире Дубровицком оставила балерина Кировского театра М. В. Дубровицкая: «Я долго не говорила отцу о своих поездках на фронт, боялась, что он меня не отпустит. К тому же и здоровье у меня было неважное. Но когда папа узнал, что я выступаю в частях и на кораблях, ни слова против не сказал. Отец наш, Владимир Антонович, был человек мягкий, но мужественный. Всю войну не было дня, чтобы отец не пошел на свою работу. А она у него была вот какая — священник Никольского собора. Бывало, качается от голода, я плачу, умоляю его остаться дома, боюсь, упадет, замерзнет где-нибудь в сугробе, а он в ответ: „Не имею я права слабеть, доченька. Надо идти, дух в людях поднимать, утешать в горе, укрепить, ободрить“. И шел в свой собор. За всю блокаду — обстрел ли, бомбежка ли — ни одной службы не пропустил. Помню, выйду его проводить, смотрю, как снег в спину бьет, ветер рясу раздувает, вот-вот с ног свалит, и понять не могу, на чем он держится — ведь последний кусок мне отдавал. Ночью проснусь — он сидит, о чем-то думает. За мою сестру переживал очень: Лариса ведь всю войну „Катюшей“ командовала, несколько раз ранена была. Но отец страдал молча, никогда не жаловался, да еще и других поддерживал… Деньги, что у нас были, отец пожертвовал на оборону, тогда многие священнослужители так поступали. Многих потом наградили медалями „За оборону Ленинграда“ и „За доблестный труд в Великую Отечественную войну“, нашего папу — тоже»[233]. Этот рассказ можно дополнить тем, что Л. В. Дубровицкая служила офицером на Ленинградском фронте, была награждена двумя орденами «Красного Знамени» и медалью «За боевые заслуги», а сама балерина Милица Дубровицкая, как и ее сестра, после ранения и перенесенной дистрофии стала инвалидом.
Священнослужители, сами испытывая все невзгоды, понимали, как нуждаются люди в поддержке, утешении. А ведь многие из них, уже очень немолодые, жили далеко от своих храмов. Даже старейший протоиерей Иоанн Горемыкин на восьмом десятке лет каждый день пешком добирался с Петроградской стороны в Коломяги. Некоторые верующие и сейчас помнят, как обессилившего в блокаду священника везли в конце войны к службам на финских саночках. Сохранились свидетельства прихожан, что он порой последний паек свой отдавал голодающим. В начале 1942 г., получив вызов от одного из сыновей из Саратова, о. Иоанн прочитал письмо сына, советуясь с прихожанами, как поступить. Какая-то женщина в черном платке упала на колени: «Батюшка, на кого же ты нас оставишь? Сироты мы без тебя…» И протоиерей наотрез отказался эвакуироваться. Отец Иоанн благословлял земляков на фронт, а сыну, работавшему в городе главным инженером одного из военных заводов, сказал: «Как это так? Все идут защищать Родину, а мой сын будет отсиживаться?» И Василий Горемыкин пошел в армию. Командующий фронтом маршал Л. А. Говоров, узнав об этом, специально приезжал в Коломяжскую церковь благодарить протоиерея[234]. Правда, другой сын пастыря Димитрий, только за то, что он служил священником в церкви на оккупированной территории Ленинградской области, был в 1944 г. арестован и отправлен на несколько лет в лагерь.
В некрологе отца Иоанна особенно отмечалось его блокадное служение: «Несмотря на преклонный возраст и истощение, мужественно под обстрелами проходил большие расстояния для служб в церкви. Обходил больных, раненых и малодушных, вселяя бодрость и окрыляя надеждой — горячей молитвой и упованием на милосердие Божие»[235].
Особо следует отметить также служение архимандрита Владимира (Кобеца), лично тушившего зажигательные бомбы, собиравшего пожертвования верующих в фонд обороны и обслуживавшего одновременно два прихода. В своем заявлении 20 декабря 1945 г. митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Григорию отец Владимир писал: «Я исполнял священнические обязанности в Князь-Владимирском соборе без всяких прекословий, особенно в дни блокады города нашего. Приходилось служить почти каждый день, так как другим священникам было невозможно придти исполнить свою череду, а я живу поблизости, и я рисковал жизнью под обстрелом, а все-таки старался не оставлять богослужение и утешить страждущих людей, которые пришли помолиться Господу Богу, в храме стекла падают на голову, а я не останавливал службу. Часто привозили меня на саночках в храм, я не мог идти; второе — по воскресеньям и праздничным дням я ездил служить в Лисий Нос, и случались всякие несчастья, даже пешком идти 25 км под обстрелом и с разными препятствиями, и я никогда не отказывался от возложенного на меня дела»[236]. При этом отец Владимир имел больное сердце. После войны он служил наместником Псково-Печерского монастыря. Несколько лет архимандрит отказывался от настойчивых предложений принять епископский сан, но, в конце концов, стал архиереем.
233
235
Архив Санкт-Петербургской епархии, ф. 1, оп. 2, личное дело протоиерея Иоанна Горемыкина.