— Сорок один год.
Не знаю, каково боксеру, которого послали в глубокий нокаут, но я знаю, как чувствуешь себя, когда в футболе получишь по яйцам что есть силы. Я играл в футбол. Однажды я получил такой удар. Когда меня выносили с поля, у меня было такое чувство, что из меня вывалились все внутренности. Потом три дня я не мог ходить. Я вспоминал этот неприятный эпизод моей жизни, когда выходил из полицейского участка Груневальда. Я пообещал не покидать город, не сообщив своего нового местопребывания. Я сказал, что буду ночевать в квартире Сибиллы, но, похоже, поспешил. Я шел по мокрой и скользкой Бисмаркалле, еще наполовину покрытой снегом, и у меня опять было чувство, будто мне снова дали по яйцам.
Я еще добрел до первой мокрой ледяной скамейки на Йоханнаплац, но там мне пришлось сесть.
— Гляди-ка, мама!
Девчушка в сапожках с мехом проходила мимо, за руку с матерью.
— Пойдем скорее, дорогая, это всего лишь пьяный.
Я поднялся и с трудом потащился дальше. С наступлением вечера спустился легкий туман. Уличные фонари светились в желтых ореолах. На дверь квартиры Сибиллы кто-то кнопкой прикрепил записку. Я прочел: «Извините, пожалуйста, забыл сказать, что завтра рано утром придут собирать плату за электроэнергию. С уважением Эмиль Вагнер».
Поднимаясь по лестнице, я размышлял, что мне делать с квартирой. С мебелью и книгами, с платьями Сибиллы. Кому это, собственно, теперь принадлежит? Насколько я знаю, родственников у Сибиллы не было. И с горечью подумал: а насколько я знаю?
В тусклом свете лестничной клетки я обнаружил и темное пятно на стене, над перилами. Оно было размазано. Кто-то, может быть полицейский фотограф, обвел его карандашом. Значит, это была кровь. Три дня назад она еще текла в жилах прекрасной женщины, в теле, мягком и теплом, живом и возбуждающем. А теперь она была пятном на грязной холодной стене. Сибилла исчезла. Может быть, умерла. Только три дня! Наверное, время не играет никакой роли, когда жизнь разрушает прекрасные вещи. И расстояние тоже. Три дня назад я еще был на другом краю земли, лежал на солнечном пляже Копакабаны. Меня опять зазнобило.
Из-за долго закрытых окон в квартире стояла духота. Я больше не мог выносить запаха роз, открыл балкон и выбросил цветы на террасу. Там они лежали, ярко-красные на белом снегу, и дождь падал на них. Я поискал виски.
Бутылка стояла в холодильнике. Холодильник был включен. Он был поставлен на «средний холод». Это Сибилла. «Она всегда долго регулирует режим в своем холодильнике, для нее это своего рода спорт, — подумал я и тут же поправил грамматику: — Сибилла, бывало, подолгу регулировала режим в своем холодильнике, для нее это было своего рода спортом».
В холодильнике были продукты: овощи, кусочек мяса, содовая и пиво. Я налил себе неразбавленного виски и со стаканом в руке прошел в комнату.
Патефон стоял открытым. На нем лежала пластинка. Я прочитал: Рахманинов, концерт для фортепиано с оркестром номер два. Это было как в плохом фильме.
Я завел механизм и поставил пластинку, но долго не выдержал и выключил патефон. Теперь я слышал только дождь за окном. На большом оловянном подносе лежали письма, которые Сибилла уже никогда не получит, почта за последние три дня. Здесь была и моя телеграмма из Рима. Я просмотрел все. Почтовые открытки из Англии и Австрии. Какие-то люди посылали Сибилле сердечные приветы: «Ты никогда не догадаешься, кто сидит рядом со мной за столиком — Питер Жоли! Мы как раз встретились на Пиккадилли!». Пара счетов. Серое платье готово ко второй примерке, сообщал портной Адольф Якобс, Берлин-Вильмерсдорф, Афинер-штрассе, 32а.
Я пил и думал, что мне сказать портному Адольфу Якобсу? И что ему делать с серым платьем? Должен ли я его оплатить?
— Боже мой! Боже мой! Боже мой!
Я произнес эти слова вслух и стукнул кулаком по столу. Я обращался к Богу. Нельзя обращаться к тому, в кого не веришь! Я произнес эти слова в приступе отчаяния и беспомощности. С таким же успехом я мог говорить проклятья, о проклятье! Что мне теперь делать? Я думал, что делали герои книг, когда с ними происходило нечто подобное? У меня совершенно нет опыта в этой области. У меня еще никого не отнимали таким вот образом. Автоматически я открыл следующий конверт.
«Моя дорогая Сибилла! Мы с Томми были так рады твоему милому письму и сердечно благодарим за твои добрые пожелания к Новому году. Как приятно было узнать, что ты так счастлива со своим Паулем. Мы оба желаем тебе и дальше такого же счастья. Мы непременно приедем на вашу свадьбу в Берлин. Я уже с нетерпением жду встречи с ним…»