— Мне нужен отпуск, шеф.
— Конечно, Пауль. На сколько?
— Пока не знаю. Может быть, две-три недели.
— Хорошо. Калмар вас подменит.
— Спасибо, шеф.
— Что вы собираетесь делать?
— Пока не знаю.
— Вам нужны деньги? Выслать вам что-нибудь?
— Да. Нет, спасибо. Я сообщу, если мне что-то понадобится.
— Что, никаких следов Сибиллы?
— Нет, шеф.
— Нам тоже ничего не известно. Если что-то будет нужно, Пауль…
— Спасибо, шеф, вы очень добры. Очень.
— Не смешите меня! У нас есть ваш берлинский адрес. Позвоните, если смените место.
— Да, шеф.
После этого разговора я почувствовал себя намного лучше, как будто значительно продвинулся вперед. Я подождал до одиннадцати, позвонил Вере Лангбайн и попросил о встрече. Она сказала, что в три ей было бы удобно. Она жила далеко за городом, под Авусом, возле Целендорфер Клеблат, прямо у границы зоны. Прежде чем выехать к ней на такси, я зашел к комиссару криминальной полиции Хельвигу подписать показания. Его не было. Но показания я подписал.
— Есть новости? — спросил я заместителя Хельвига.
Он покачал головой.
Вера Лангбайн была красивой нервной дамой около сорока. У нее были белокурые волосы и очень черные брови. Кожа была белоснежной, глаза лучисто-голубые. Она приняла меня в салоне большого роскошного дома. Правая стопа госпожи Лангбайн была в гипсе, поэтому она опиралась на палку. Я узнал, что он упала с лошади и сломала ногу.
Сейчас уже лучше. Госпожа Лангбайн предложила мне вермут и сигареты, пристально при этом рассматривая. Не думаю, что я ей понравился.
— Мы с Сибиллой давние друзья, — объяснила Вера. — Она давала мне уроки итальянского.
— И долго?
Она ответила, закуривая.
— До недавнего времени. А два года назад… ее дела шли не слишком хорошо. Тогда я подумала, что смогу ей помочь, если буду брать у нее уроки. — Вера беспрерывно курила. — Я ленива, господин Голланд, я выучила немного. Да, собственно, это были уроки так, для проформы. Большей частью мы просто болтали, или Сибилла обучала меня жаргонным словечкам.
— Понятно.
— Я уже сказала, это было в основном чтобы поддержать Сибиллу материально. Я могла себе это позволить, для меня это мелочь.
Я подумал, что госпожа Лангбайн мне тоже не нравится. Так что все было взаимно.
— В последнее время, — продолжала дама, скрестив на груди руки и с неприязнью оглядывая меня, — мы слегка разошлись. Сибилла в последнее время вообще несколько отстранилась от старых друзей.
— Надеюсь, это не моя вина.
— В некотором смысле, конечно, ваша, господин Голланд. Сибилла жила замкнуто, с тех пор как познакомилась с вами.
Я молчал, давая ей высказаться. У меня было ощущение, что рано или поздно она скажет что-нибудь важное для меня.
— Например, эти ваши звонки!
В последний год, когда я был далеко от Сибиллы, я звонил ей каждый вечер, где бы я ни находился. Только будучи в Рио я нарушал этот ритуал по финансовым соображениям.
— А что с моими звонками?
— Ну, по вечерам с Сибиллой стало невозможно ничего устраивать. В восемь она должна быть дома, несмотря ни на что! Потому что в восемь вы всегда звоните.
Я кивнул.
— Хотя иногда это было и в двенадцать, и в час! — Она едко усмехнулась.
— Милостивая госпожа, часто я звоню из-за границы, и мне приходится часами ждать соединения. Или в это время проходит конференция…
— Я же не упрекаю вас, господин Голланд!
Именно это она и делала.
— Так было и в последний раз, когда мы виделись, за день до… — Она остановилась и потупила взгляд. — Для меня полнейшая загадка, кто мог это сделать, господин Голланд!
— Никто этого не понимает.
— Но кто-то же сделал это!
— Вот именно. Не могли бы вы мне рассказать, как проходила ваша последняя встреча с Сибиллой?
— Ну конечно! Я заехала за ней после обеда, и мы поехали к моей лошади.
— Простите, куда?
— К моей лошади.
— О!
— Мой муж подарил мне на Рождество лошадь. Вы, конечно, слышали, что я не живу с моим мужем?
Я промычал что-то невразумительное.
— В Берлине столько сплетен, господин Голланд! Мы с мужем очень любим друг друга. И такой подарок, как лошадь, лучшее тому доказательство, не правда ли?!
— Конечно.
— Не говоря уже о других подарках, — продолжала она. — Современный человек всегда найдет новые пути, чтобы преодолеть личные неурядицы.
Я кивнул.
Вдруг она спросила ядовитым и пронзительным голосом: