Перед порогом, который нельзя перешагнуть, оставшись прежним.
Именно там, где врата открыты и нет нужды стучать и упрашивать в страхе за себя, может сорваться с губ искреннее: «Господи, помилуй!» – не вынужденное страхом, но полное искреннего отторжения греха и желания перемены в себе.
Наше покаяние – дитя Его любви и доброты.
Первые апостолы
Апостол Андрей
Апостол Андрей – первый, кто не смог удержаться от благовествования, не смог не поделиться радостью обретения Христа. «Мы нашли Мессию!» Представляю, как, запыхавшись от бега, выпалил он это брату и потянул его за собой: пойдем, пойдем же к Нему! Куда же теперь, если не за Ним? И что ж еще нужно теперь, как не Он?
«Что вам надобно?» – «Равви, где Ты живешь?» (Ин. 1:38).
Ни кучи хитроумных вопросов, ни просьб о доказательстве и чуде. Что надобно? Скажи, где Твой дом, чтоб знать, где искать и куда прийти к Тебе! Наивный, почти детский и такой абсолютно точно бьющий в цель вопрос, отметающий все лишнее.
Апостол Петр
Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня?
Симон же Петр, отвечая, сказал: Ты – Христос, Сын Бога живаго.
Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах; и Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее (Мф. 16:15–18).
Петр – настоящий главарь, вожак по характеру. Он не боится брать на себя ответственность, не боится действовать. Не боится первым сказать и вообще сказать за всех. В нем много внутренней свободы, умения не оглядываться на то, что скажут и подумают другие, а сделать решительный шаг. Это прекрасные, достойные, очень благородные черты характера. Но, как всякое достоинство, при переизбытке они перетекают в недостаток.
Главная его ошибка – переоценка собственных сил. И желание погеройствовать – огромное искушение для апостола Петра с его ярким порывистым характером и внутренним ощущением себя первым среди равных.
На Галилейском море Петр смело выпрыгнет из лодки в бушующие волны, но на полпути до Христа от страха потеряет веру и начнет тонуть. «Маловерный, зачем ты усомнился?» – спросит Иисус, хватая его за шкирку. (Мф. 14:28–31).
Так будет и на рассвете Пятницы: Петр отважно, я б даже сказала – очертя голову, рванет за арестованным Иисусом в самое логово врага, но там вдруг поддастся страху и отречется.
И в лодке, и на Тайной вечере Петр будет брать на себя лишнее, хватаясь за крест, который ему пока не предлагают. Обещая больше, чем может дать. «Если и все соблазнятся о Тебе, я не соблазнюсь». «Если это Ты, вели мне идти к Тебе».
«Ну иди, герой, сам напросился» – так и слышится ответ. Иди и пойми, что геройство должно быть ответом на призыв, а не вызовом Богу. Иди и пойми, что своих сил и своего желания может хватить для того, чтобы ринуться в подвиг, но чтоб довести его до конца, необходима сила Божья, ибо «без Меня не можете творить ничего».
На Галилейском море его побили волны и вытащил Христос. А в следующий раз Христа не окажется рядом, и до Его протянутой руки будет не три шага, а три дня, и захлебнется Петр не в воде, а в собственных слезах.
И поймет.
Ирод
Царь Ирод, услышав об Иисусе [ибо имя Его стало гласно], говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им.
…это Иоанн, которого я обезглавил; он воскрес из мертвых (Мк. 6:14, 16).
Эти переживания Ирода обычно объясняют укорами нечистой совести и страхом: убил, мол, праведника, теперь дрожит, что тот вернется.
Но что, если это не укоры совести и не страх, а какая-то неразумная, почти дикая надежда на чудо? Может, правда: я убил его, обезглавил, а он воскрес из мертвых? Вдруг правда? Вдруг преступление, которое я совершил, каким-то невероятным, чудесным образом обнулилось, и тот праведник снова жив?
Сделано то, что отменить нельзя. Убит человек. А ты жалеешь, скучаешь по вашим разговорам, проклинаешь идиотское обещание, проклятых баб и свою хмельную гордость; и весть о Ком-то новом, Кто творит чудеса, неожиданно дарует тебе сумасшедшую надежду: а вдруг?.. Вдруг все-таки можно все изменить, повернуть вспять? Вдруг оно как-то само взялось и исправилось?
И повторяешь это даже не один раз, а дважды. Страшно – или очень-очень хочется верить, аж сам себя убеждаешь?
И не то что жалко Ирода. Не жалко. Но вот это ощущение, когда сделал то, чего уже не исправишь, и остается лишь надеяться на какое-то немыслимое чудо, которое сделает то, чего ты сам сделать не в силах… оно очень задевает.