— Но это страшная дрянь, невозможно читать без смеха, — сказала я.
— И что ты собираешься делать? — спросил Отто.
— Напишу в комиссию, что не стоит утруждать себя чтением этой дряни.
— Да что ты! — возмутился Отто. — Напиши, что талантливейшая пьеса, предложи напечатать десять тысяч экземпляров. Тогда её опубликуют хоть небольшим тиражом. Ну а что значит для такой страны одна бездарная книга! Зато Рациевский перейдёт из шофёров в ряды драматургов. И мы от него избавимся!
Я, правда, не смогла сделать, как предлагал Отто, но всё же передала пьесу Рациевского в комиссию. И предсказание Отто сбылось: мы лишились плохого шофёра, а Советский Союз приобрёл нового драматурга.
В первые годы своего правления Сталин ещё не боялся появляться на людях. Когда я в 1924 году начала работать в Коминтерне, он не раз бывал в Красном зале на совещаниях Политического секретариата и в лекционном зале Кремля на пленумах и исполкомах. Он внимательно слушал перевод речей иностранных коммунистов, делал короткие дельные замечания, свидетельствовавшие об острой наблюдательности. Он ни разу не повысил голоса, никогда не ехидничал и не говорил с вызовом, как позднее Хрущёв.
Многие годы мы с мужем проводили отпуск на Кавказе. Там и произошла моя первая встреча со Сталиным, в 1926 году, в Сочи. Мы уединённо жили на даче в красивом тенистом парке. И дачи, и окрестные леса принадлежали высоким правительственным чинам и тщательно охранялись. Рядом находился санаторий «Ривьера», его персонал обслуживал и нас. Осенью того года мы занимали нижний этаж дачи, а над нами жил С. Киров[17], которого через несколько лет стали считать преемником Сталина и который, видимо по его приказу, в декабре 1934 года был убит. В 1926 году это был живой, весёлый холостяк, который всегда готов был помочь мне и Отто.
Одновременно с нами на юге проводил отпуск Сталин. Он жил на красивой даче на самом берегу, по дороге на Мацесту.
Однажды я влезла в нашем саду на дерево, чтобы полюбоваться видом на море. Вдруг у нашей калитки остановилась машина, в ней был всего один пассажир. За рулём сидел военный. Он быстро побежал к нашей даче. Оттуда тотчас вышел Отто и стал меня звать. Он попросил военного поискать меня в саду, и я поняла, что придётся спускаться. Видимо, произошло что-то чрезвычайное.
Муж взволнованно и многозначительно сказал: «Это Сталин». Сталин оставался всё это время в машине. Мы с Отто поехали с ним. Сталин был любезен, но держался натянуто. Сказал, что хочет показать нам свою родину — Грузию. Я опрометчиво заметила, что и в прошлом году отдыхала на Кавказе и Грузию знаю неплохо. Отто испуганно на меня посмотрел, но Сталин, кажется, не обиделся. Сказал, что вряд ли я могла видеть горы во всей красе. Отто во время нашего разговора явно нервничал, да и я сама чувствовала себя скованно — с чего это Сталин так к нам расположен?
Я спросила о его жене, Аллилуевой[18]. Сталин ответил, что она уехала к родственникам. Потом он вдруг заговорил по-фински. Я просто онемела от удивления. Генеральный секретарь, самый могущественный человек в стране обратился ко мне по-фински с вопросом: «Нет ли у вас сливок для кофе?»
Сталин пояснил, что до революции бежал из Петербурга в Финляндию.
— Жили мы на западном побережье Выборгского залива в местечке Хиекка. Там почти в каждом доме держали корову, и жена посылала меня за сливками. Вот я и выучил эту фразу по-фински.
— А хозяйки что вам отвечали?
— Если у них были сливки, говорили: «On, on», а если не было, отвечали: «Ei ole».
Я весело рассмеялась, и Сталин был явно доволен, что ему удалось растопить лёд между нами. Он радостно шлёпнул себя ладонью по голенищу — он всегда ходил в сапогах — и объявил:
— Я, между прочим, — настоящий пролетарий. Моя фамилия оканчивается на «-швили». А у кого фамилия на «-идзе» или «-адзе» — происходят из дворян или буржуев.
И он назвал своих лучших друзей: Енукидзе[19], Ломинадзе[20] и Орджоникидзе[21]. Все занимали в правительстве высокие посты. Правда, через несколько лет их друг всех их уничтожил. Только Орджоникидзе покончил с собой.
Вскоре мы снова встретились со Сталиным. Но на этот раз впечатление было тягостное. Нам подали машину и объявили, что мы едем в круиз по Чёрному морю. У причала стоял невзрачный коричневый катерок. Сталин ждал нас в каюте. Встретил очень дружелюбно, матроса отослал: «Этих гостей я обслужу сам». На столе стояли фрукты, вино, шампанское. Сталин наполнил бокалы и поставил пластинку — красивую грузинскую песню «Сулико». Но Сталин ставил её снова и снова, и с каждым разом она всё больше теряла свою прелесть. Сталин беспрерывно опорожнял бокалы и вдруг пустился в пляс. Зрелище это было ужасающее. Чем больше он пил, тем страшнее становился его взгляд. Это было как дурной сон. Сталин выл от смеха, его мотало, он спотыкался, его танец был просто пародией. Всё это было грубо, низко и не предвещало ничего хорошего. Самое кошмарное, что, совершенно пьяный, он внимательно наблюдал, какое впечатление на меня производит. Весь тот день мы пробыли на море с пьяным диктатором. Он был чудовищен. Когда мы, в конце концов, вернулись к себе на дачу, я твёрдо сказала Отто, что никогда в жизни никуда со Сталиным не поеду.