Моя первая встреча с владыкой Антонием в ноябре 1975 года происходила примерно в такой же обстановке. Знакомая верующая тайно оповещала своих друзей о приезде владыки, сообщила и мне радостную весть: на квартире ее друзей поздним вечером будет беседа с владыкой. Мы приходили на встречу по двое, по одному, чтобы не привлекать внимание соглядатаев. В маленькой прихожей стоял владыка в сером подряснике, простой, доступный, ласковый, и всех с радостью благословлял. От него исходили покой и тепло. Когда все разместились в трехкомнатной квартире, обстановка в ней стала такая же, как на вышеупомянутой встрече.
Такое общение по тем временам было большой смелостью и риском. Могли явиться работники органов и разогнать недозволенное религиозное сборище, да еще и задержать собравшихся, мог пострадать и владыка: лишиться возможности приезжать в Россию. Но Господь по молитвам владыки и собравшихся всех нас сохранил.
Через несколько месяцев после моего посещения владыки я получил письмо из Лондона от Надежды Овини, которая встречала меня в аэропорту Хитроу и приняла в свой дом: «Пишу Вам от имени митрополита Антония Сурожского. Он попросил меня узнать, не согласитесь ли Вы приехать к нам в Лондонский собор послужить в качестве священника хотя бы на год. Я с радостью выполняю его просьбу и буду с нетерпением ждать Вашего ответа. Если Вы положительно отнесетесь к этому предложению, то тогда владыка Антоний напишет Вам лично».
Я внутренне благодарил владыку за его внимание и любовь, но, к сожалению, не мог оставить два своих прихода. Хотелось еще раз посетить владыку и побеседовать и послужить вместе с ним, но и это не получилось.
Вскоре я стал получать письма от братьев и сестер Лондонского прихода, из которых я узнавал о владыке. В октябре 1998 года Надежда Овини сообщала: «Владыка Антоний отболел простуду после Вашего отъезда, но по воскресеньям служит». «Этим летом он опять болел. Мы его не всегда видим», — писала она через год. «Владыка наш здоров, — сообщала 15 декабря 2000 года Ирина Муромцева–Монган, — хотя иногда чувствует себя уставшим, годы дают о себе знать. Собирает нас два раза в месяц на беседы».
Прошло несколько лет, и 2 февраля 2003 года после литургии все собравшиеся в Лондонском соборе услышали заявление митрополита Антония об уходе на покой. Он предлагал его не как вопрос, а как решение. «Мне сейчас много лет, — сказал он, — и силы, которые у меня были, и которые я положил на создание нашего прихода, нашего храма, нашей епархии, убывают очень быстро. Я не в состоянии буду продолжать управлять епархией, и поэтому собираюсь — с согласия епархиального собрания — подавать прошение Патриарху об освобождении меня от этой должности. Это не значит, что меня больше не будет, однако тяжесть управления, тяжесть строительства будет уже не на мне». Собрание приняло его просьбу, его моление о том, чтобы его отпустили с миром, благословением и молитвой. «Хотелось, — говорил владыка, — чтобы я не ушел как беглец, а ушел бы с вашей любовью».
Он предложил своим наследником епископа Василия Осборна, который много лет служил ему верным помощником. Он верил в его добротность и преданность служению Церкви и Богу. Решение оставалось за Патриархией. И будучи уже тяжело больным, владыка ждал известия из Москвы. Священник, который причащал владыку, должен был сказать ему об этом, как они договорились, пожатием руки, потому что больному было трудно говорить. Знак был подан. С таким утешением о судьбе своей епархии владыка 4 августа 2003 года отошел ко Господу.
В этот день, день святой равноапостольной Марии Магдалины, в соборе совершался вечерний молебен. Все молились о здравии болящего митрополита Антония. Как только начался молебен, пришла весть о кончине владыки. Вместо молебна была отслужена первая из панихид, служившихся и утром, и вечером до погребения тела 13 августа.
Сестра лондонского прихода Фредерика де Грааф, с которой я общался в дни моего пребывания в Лондоне и много раз в Москве, куда она часто приезжала, рассказывала об удивительной атмосфере в соборе в дни прощания с владыкой:
«Во время первой панихиды, да и во все время до похорон владыки многие испытывали чувство просветленности и полноты жизни. Тишина и торжественность.