Он хотел, чтобы человек не надеялся всегда только на чужую молитву, не оставался на всю жизнь духовным младенцем, не умеющим общаться с Богом, но сам обрел живое общение с Ним, имел пред Ним «самостоянье». Он не требовал от человека, приходящего к нему, подвигов, потому что тот их не может совершить, а желал только присутствия в нем благого произволения, доверия Богу.
Сам он всегда надеялся только на Бога и всегда хотел слышать Его, никогда не препятствовал действию Духа Святого в себе, в ближнем, в событиях жизни. Он покорялся Ему полностью: «Душе Святой, Сам во мне живи, Сам говори, Сам действуй». Он надеялся не на свой опыт, хотя он у него был богатый, не на начитанность (батюшка был некнижный человек), а на Того, Кто всегда дает истинный совет, истинное вразумление.
Когда спрашивали у валаамских старцев совета, то не тотчас же получали ответ. Старец долго молчал, потом скромно отвечал: «Остановимся на таком решении», и тут же прибавлял: «Приемлемо или неприемлемо такое решение?» Человек чувствовал, что ему предлагается не арифметическая формула, безразличная к лицам, не совет от себя, а нечто другое, касающееся глубин сердца и совести.
«Подавая совет, — писал свт. Василий Великий, — не произноси решительного приговора, потому что не знаешь таин Божьих». Поэтому совет, полученный от Бога через батюшку, очень ценили, помнили всю жизнь. Он не был прописной истиной на все случаи жизни, которые мы иногда слышим из уст некоторых пастырей. Не видя того, кто перед ним стоит, порой рассерженный поведением своего чада священник дает епитимью: «Сто поклонов!» А перед ним разбитый болезнью пожилой человек, который разогнуться не может, и он, естественно, не понимает этого совета, не принимает его, ибо это не совет любви, а палка для битья. Самое главное для о. Кирилла было пробудить совесть человека, оживить сердце. Одна из его духовных дочерей вспоминает: «Он брал мои руки и говорил:"Евдокия, руки мой!"А я думаю:"Я их всегда мою". А это значило, что они у меня"длинные"были. Я работала в общепите поваром и брала чужое. Все брали и брали, а я что — хуже? Одна банку повидла украдет, другая — колбасу. И не думали, что воруем. Когда поняла это, поняла и то, что руки мои водой не отмоешь — нужно покаяние».
Красота образа Божия совсем не утрачивается человеком, но может быть повреждена. Видя это повреждение в тех, кто приходил к нему, старец с глубоким сочувствием и состраданием старался помочь восстановить красоту разрушенного образа.
Если в миру воспитатели и родители говорят своим подопечным: «Я сделаю из тебя человека», то старец видел свою задачу в том, чтобы помочь человеку вырасти в меру его личного призвания. Он руководил духовными чадами без указов, без поучительства, без командования. Ломать человека, делать его подобным себе — духовное преступление, попрание духовной свободы, дарованной каждому человеку. Старец приводил человека не к себе, а к Богу, не «делал» его, а взращивал, нежно и чутко, оберегая его душу от всяких соблазнов и внимательно следя за тем, как действует Дух Святой в человеке.
Будучи монахом очень строгой жизни, молитвенником и постником, живя в тишине Пустыни, отец Кирилл не был пустынножителем–анахоретом, который покинул мир, чтобы вести тихую, спокойную, созерцательную жизнь, спасая свою душу. У него не было желания скрыться в Боге и никому не показываться, потому что он был призван служить миру. Пустынька и батюшка были тесно связаны с миром, потому что мир, пораженный безверием, превратившийся в духовную пустыню, нуждался в их служении. Мир не только обступил Пустыньку, но и проник в нее в образе тех беженцев войны, которых приютили сестры, в образе тех многочисленных паломников, которые жаждали научиться жить с Богом.
Пустынницы по просьбе властей ездили работать в колхоз, поднимали его. «У нас некому работать, — говорили приглашавшие, — молодежь учится, на поле одна — две старухи ковыряются». Сестры трудились в колхозе с восьми часов утра до пяти вечера. Отец Кирилл со старшей сестрой монахиней Евгенией провожал их, благословляя отъезжающую машину, и встречал их.
Работа монахинь всем нравилась. «Когда вы начинаете первыми сажать в парниках, — говорил председатель колхоза, — у нас все хорошо растет и чисто. Когда мы начинаем сажать первыми, у нас бывает много травы и всего нехорошего». Он очень любил и уважал сестер, всегда звал их потрудиться.