Выбрать главу

Лицом к лицу он был поставлен с пустыней нашей жизни, рожденной безверием и отступничеством от истины. Если тоталитарные власти стремились уничтожить личность, превратить Церковь в институт культа, то о. Таврион видел свою миссию в борьбе за образ человека, за личность, за возрождение христианства. Видя неспособность собратьев ответить на живые запросы современной души, он взял их немощи на себя и трудился за них. Но вместо благодарности за свои труды он получал от некоторых из них осуждение и ярлыки — «католик», «обновленец».

Нужно было всех приходящих из огромной пустыни жизни в его маленькую тихую Пустыньку преображения душ возродить к истинной жизни.

Как это делал о. Таврион практически, знают многие, потому что в свое время они, приезжая к нему, с жаждой учились истинной христианской жизни в этом скромном духовном оазисе Латвии.

Отец Таврион понимал Церковь как живой организм, вселенскую духовную семью, которая дробится на множество семей, пребывающих в разных местах, но имеющих единый Дух. Его пустынная монашеская семья сестер и семья духовных чад, которая приехала с ним из Ярославской епархии, никогда не жила замкнуто, но умножалась, принимая до 150–200 паломников в день. Принимались они о. Таврионом и его помощниками с любовью и радостью. Большинство из них были крещеными, но не воцерковленными, ибо жизнь на уровне прихода не могла ввести их в Церковь [1]. И вот здесь, в Пустыньке, совершалось таинственное введение их в Церковь, в общинную жизнь, в ту живоносную традицию церковной жизни, которая, несмотря на внутренние и внешние гонения, еще сохранилась в сердцах лучших членов нашей Церкви.

В Пустыньке многое было не так, как там, дома, в пустыне жизни. Там придешь в храм, переполненный людьми, и тебя никто не спросит, откуда ты, какая у тебя нужда; здесь тебя встречают как родного, знаемого, со вниманием и любовью. Там — как потребитель, стоишь и слушаешь: за тебя читают, за тебя поют, за тебя причащаются; здесь все участвуют в богослужении, все — священники. Батюшка служит не вместо народа, приехавшего к нему, а вместе с народом, постоянно вовлекает всех в службу и словом и делом. Много раз он выходит, вернее, вылетает, легкий, как пух, из алтаря и обращается с воодушевлением и сиянием к молящимся: «Поем всею Церковью». «Постараемся, все как один петь, — продолжает батюшка. — За тебя приносится Жертва. Тебе нужна помощь Божия. Не будь слушателем, а участником». И опять следует призыв батюшки: «Наступают минуты, когда мы будем петь"Тебе поем…", старайтесь, братья и сестры, петь как один, как одно сердце, как одни уста, открытою верою, уверенною бодростью. Проявим Господу Богу нашему преданность». И все поют не только «Верую» и «Отче наш», а всю службу от начала до конца.

Удивляли приезжих молитвы, произносимые о. Таврионом во время богослужения, которых они в своих храмах ни разу не слышали из уст священников. «Благодарим Тебя и за это общее служение, которое Ты благоволил принять из рук наших…» В древней Церкви эти молитвы всегда читались вслух предстоятелем от лица народа, но постепенно они превратились в так называемые «тайные молитвы», которые многие священники читают про себя в алтаре. Отец Таврион позволял в богослужении и импровизации: вставлял свои молитвы, имея на это вдохновение и силу.

Видишь, как мешает батюшке массивная алтарная перегородка летнего Спасо–Преображенского храма: открыты и не закрываются во все время богослужения царские врата и диаконские двери. Тут‑то и понимаешь суетность всех наград с отверстыми вратами «до» и «после»; как все это мимо того, что действительно нужно для воплощения смысла и духа богослужения. Богослужение — это наше активное молитвенное общение с Богом и ближними. «Так давайте же, — как бы говорит батюшка, — не прятаться ни от Бога, ни друг от друга. Предстанем пред Богом все вместе, открытыми во всем».

вернуться

1

В советское время за каждым священником был строжайший надзор: любое научение прихожан основам веры, проповедь на церковные темы были запрещены. — Прим. изд.