Такое представление о Боге было бы высоким, чистым, призывающим к поклонению, но то особое - что принесло нам откровение Христово было бы разрушено. Тут ведь дело именно в том, что Бог и «приходит», и «говорит», и «действует». Откровению важно преодолеть человеческое представление о Боге, и не только в его грубой форме, но также - и даже в особенности — в наиболее высокой, сияющей, превознесенной. Верно, что Бог чужд пространству и поэтому Он присутствует везде - и тем не менее, когда это было Ему благо угодно, Он пришел к нам, пребывал с нами, ушел, когда пробил час, и снова пришел в новом облике... Верно, что Бог несет все, всему дает бытие и смысл и говорит с нами через все сущее, - и тем не менее Он произнес в истории особое, целеустремленное слово, из-за которого возникли распри, относительно которого принимались решения, проявились послушание и непокорность, и люди разделились на верующих и неверующих. Верно, что все, что происходит, представляет собой результат Его вечного воздействия, источник которого находится по ту сторону времени, - и тем не менее существует особое делание Вожие во времени, составляющее основу священной истории, с которой человек сталкивается, решая, хочет ли он войти в эту историю или нет.
Благовествование Откровения заключается именно в том, что Бог таков. Но тем самым Он становится недоступным для нашего мышления. «Абсолютное существо» мы еще можем как-то представлять себе. Можем мыслить и «Бога вообще» или «богов»: могучие существа, обладающие такими-то качествами, делающие то-то и то-то. Но мы не можем собственными силами мыслить Бога, возвещаемого Писанием и открывающего Себя во Христе - «Бога живого». Он -тайна. Чтобы Его мыслить, мы должны предоставить Христу вести наши мысли. Ведь бывает, что мы усваиваем нечто, нам чуждое, через определенного человека. Любя его, мы получаем доступ к его сердцу и уму. Проникая своим сердцем в его сердце, мы обретаем возможность почувствовать то, что недоступно нашим собственным силам. Наш ум накладывается на его ум, и наш кругозор расширяется. Верующий во Христа мыслит через Него и начинает чувствовать таинственного Бога, являющего Себя в Откровении, - таинственного и все-же столь знакомого людям, не вмещающегося в границы человеческих представлений о «высшем существе» и в то же время превосходящего божественностью «богов», которыми возвеличивает себя тварный мир. Но здесь наши понятия исчерпываются, и остается только слово, сказанное Иисусом Филиппу: «Увидевший Меня видел Отца» (Ин 14.9). Если же мы перестанем опираться на Христа, если станем мыслить сами от себя, то святая, только в Нем открывающаяся слава Божия, ускользнет от нас. Тогда мы снова будем мыслить Бога на человеческий лад: как абсолют, как основу мира, как связь всех вещей - или же, в зависимости от того, что близко нам по предрасположению или конкретному историческому моменту, как «Бога вообще», т.е. одного из богов, будь он даже единственным.
Собственно, не предполагается ли все это уже заповедью любить Бога? Обетованием, что нам будет дарована милость любить Его, и нашим опытом, согласно которому у нас действительно есть эта возможность?
Можно ли любить «абсолютное существо»? Бога, Который только всеведущ, всемогущ, вездесущ, все-свят? Да, конечно, - так, как платоник любит высшее благо: с эротической тоской по вечным ценностям. Но это еще не новозаветная любовь. Она иная. Она -как бы это сказать - она человечна! Тут говорится об Отце, Которого следует любит благоговейно-доверчивой любовью ребенка, - сына или дочери. Тут говорится о божественном брате, с Которым тебя должна связывать чистая братская любовь, и о тайне божественного жениха. Тут мы слышим о божественном Друге и Утешителе, Который «пребывает у нас» в том глубоком смысле, в каком Христос говорит это о Святом Духе. Разве возможна такая любовь в отношении «абсолютного существа»? Для того, чтобы сердце так любило Его, разве не нужно пришествие Бога? Его встреча со мной в пути! Разве не должна вырасти из этого определенная судьба? Не должен ли проявиться в своей первозданной неповторимости образ - единственно возможный не потому, что «так должно быть», но потому, что «это так»?