Благоухание наполняет весь дом. Иуда Искариот, один из Его учеников, который хотел предать Его, сказал: почему бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? Но Господь принимает этот поступок в Свою жизнь и дарует ему божественный смысл: оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего. Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда (Ин 12.4-8). И возможно, что это не только истолкование, придаваемое Им ее поступку: эта тихая, но пламенная душа, может быть, действительно знает ясновидением свой любви, что конец близок. Но никогда ни одному человеку не воздавали еще такой хвалы, как ей: «Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память ее о том, что она сделала» (Мф 26.13)
Скупой рассказ - но как чувствуем мы силу ее существа, жар ее сердца. Нам нетрудно поверить словам Иисуса, что она избрала благой удел! Она стала очень дорога христианскому сердцу. Дух, который в ней живет, мироощущение, и слова, которыми Иисус подтверждает ее правоту, стали прообразом христианского видения мира. Человеческое существование протекает в двух плоскостях: внешней и внутренней. В первой произносятся слова и совершаются действия - во второй формируются мысли, складываются убеждения, сердце принимает решения. Обе области дополняют друг друга, образуя единый мир существования. Обе важны, но внутренняя важнее, потому что, в конечном итоге, из нее проистекает то, что происходит во внешнем существовании. Поводы и следствия располагаются во внешнем мире, но решения приходят изнутри. Таким образом, уже и в обычной человеческой жизни внутреннее первенствует над внешним. Уже здесь выступает как нечто «абсолютно необходимое» то, что должно лежать в основе всего остального. Если заболевают корни, то дерево может еще некоторое время продолжать расти, но в конце концов оно умирает. Это тем более верно по отношению к жизни в вере. Есть разные виды внешней деятельности: говорить и слушать, трудиться и бороться, предпринимать, создавать и устраивать, но конечный смысл всего этого находится внутри. Труды Марфы оправдываются существованием Марии. Христианскому сердцу всегда был ведом примат тихой жизни, борющейся за внутреннюю правду и глубину любви, над внешней деятельностью, хотя бы самой усердной и успешной. Оно всегда ставило молчание выше речи, чистоту выше честолюбия, великодушие любви выше успеха в делах. Конечно, должно быть и то и другое. Если признается только одно, приоритет исчезает. Жизнь зачахла бы, если бы исчезла напряженность между внутренним и внешним. Отнимите у дерева листья - корни не защитят его от удушья. Уничтожьте цветы и плоды - корни перестанут плодоносить. То и другое принадлежит жизни, но первенствует внутреннее. Это не всегда принимается как должное. Деятельный человек то и дело ощущает потребность повторить упрек Марфы: не является ли жизнь, обращенная внутрь, благочестивой праздностью, религиозной роскошью? Разве нужда не предъявляет своих требований? Разве можно избежать борьбы? Разве для Царства Божия не нужен самоотверженный труд? Конечно, да, и сама созерцательная жизнь наталкивает на этот вопрос. Опасность, которую чувствует Марфа, достаточно часто становилась реальной. Высокомерие, инертность, жажда наслаждения нередко стремились прикрыться образом Марии; противоестественное старалось подчас оправдать себя. Тем не менее слово Иисуса о благом уделе остается в силе.
Оно заложено в Его собственной жизни. Три года (а по мнению некоторых, неполных два) Он посвящал Себя общественному служению, говорил во всеуслышание, творил зримые знамения, вел в мире людей и вещей борьбу за Царство Божие. До этого Он молчал тридцать лет. Но и из того короткого периода немалая часть принадлежит внутренней жизни: не зря Евангелия - дающие только фрагменты - уводят нас перед важными событиями «в пустынное место» или «на гору», где Он молится и где принимаются решения (Мк 1.35 и 6.46) - вспомним хотя бы избрание апостолов и Гефсиманский час. Таким образом, внешняя деятельность Иисуса целиком зиждется на молчаливых глубинах. Это служит основанием общего закона жизни в вере - и чем сильнее разгорается борьба, чем громче произносится слово, чем сознательнее организуется труд, тем более необходимо помнить об этом.
Придет день, когда все громкое смолкнет. Все видимое, слышимое, осязаемое предстанет перед судом, и великий поворот совершится. Внешний мир любит считать себя единственно важным, внутреннее он принимает, как некий довесок, нечто постороннее и немощное, куда человек спасается, если он не справляется с главным. Придет день, когда все будет расставлено по местам. Сила молчания станет явной. Настроенность станет важнее действия, правдивость будет значить больше, чем успех... Но и это еще не совсем верно, - верно то, что внутреннее и внешнее станут одним и тем же. Внешнее будет реальным только в свете оправданности внутренним. То, что не принадлежит также и внутреннему, распадется. Только то войдет в новое, вечное творение, что поддерживается изнутри и что истинно.