— Я не разрешал, это Василь Петрович добро дал…
Крестный ход еще не успел дойти и до полевой дороги, как, нещадно тарахтя и поднимая клубы пыли, со стороны города прикатил участковый. Бросив на обочине трофейное средство передвижения, он подбежал к священнику, торжественно с крестом и кадилом шествовавшему за иконой и хоругвями, сорвав фуражку, выставил ее перед собой, как запрещающий жезл, и заорал:
— Стой! Куда!? Кто позволил?
— Тихо, милиция, не кричи, — ответствовал за отца Михаила церковный староста. — Видишь, молятся люди. Нельзя кричать. А на крестный ход нам председатель согласие дал.
Милиционеру после подобного объяснения, осталось лишь размышлять о том, куда, кому и как докладывать, а крестный ход все шел и шел через поля, останавливаясь на поворотах и пересечениях дорог. Даже издалека были слышны песнопения и голос священника, читавшего молитвы. Странно это было… Его, голосок-то батюшкин, в церкви не всегда различали, а здесь и отца Михаила уже не видно, а голос слышно.
Перед тем как выйти к балке, где находилась известная всей округе криница, дорога запетляла в гору с геологической вышкой наверху.
Православные опустились на коленки, а батюшка все воздевал руки к небу, читая молитвы.
Примолкли ребятишки. Среди вздохов, всхлипов и «помоги, Господи» можно было различить лишь жаворонков. Даже ветер затих.
Крестный ход спустился в прохладную, заросшую лесом балку. Пока священник, не спеша, служил водосвятный молебен, а хор распевал «Преполовившуся празднику, жаждущую душу мою благочестия напой водами…», в полях посвежело, появились тучки, а вечером… вечером пошел дождь.
Он шел до пятницы, лишь ненадолго прерываясь, чтобы дать время сельчанам управиться по хозяйству.
В пятницу же, в городе, в малом зале райкома исключали из партии Василия Петровича (с председательского поста его еще в четверг прогнали).
— Как же ты, фронтовик, орденоносец и так на руку попам сыграл? — кипятился партийный секретарь. — Когда весь народ советский к коммунизму стремится, ты мракобесие поддерживаешь!
Грозно смотрели на Василь Петровича и секретарские глаза, и глаза портрета, над секретарем висящего.
— Вот скажи нам, — вопросил секретарь, — зачем ты это сделал?
Ничего не ответил фронтовик. Он просто подошел к окну и открыл его. В зал хлынул поток прохладного, мокрого воздуха. Помещение наполнилось шелестом идущего спасительного дождя.
Через темный лаз церковного сруба пролезли несколько мальчишек с выгоревшими за жаркое лето головами и с облупленными, как на подбор, носами…
В церкви было прохладно, сухо. Пахло зерном и еще чем-то таким… чем, мальчишки не ведали. Да и откуда они могли знать церковный запах?
Вдруг большая церковная дверь заскрипела, приоткрылась, и в храмовый сумрак вошел Василий Петрович.
Деревенская ребятня, в своем невидимом со стороны уголке, притихла. Испугались мальчишки колхозного сторожа: вдруг застукает, и у них больше не будет такого неизвестного никому «штаба»?!
Василий Петрович их не видел. Да и не по сторожевым своим делам в церковь он зашел. Прикрыв дверь, он направился к заброшенному алтарю. Там, вверху, под бывшим куполом сохранилась икона. Василь Петрович не знал, чья это икона, он просто стоял, подняв голову вверх, смотрел на святой образ и тихонько так повторял:
«Управь, Господи!»
Дрaгоценная вода
Помнится, в древней Шептуховке, это между Миллерово и Чертково в Ростовской области, за водой ходили к колодцу. Для меня, пятилетнего, это было далеко. Колодец располагался рядом с прудами, а недалеко от него стоял старый каменный полуразрушенный дом — помещичья усадьба. Даже название ее не забылось — Соламадьевка.
Почему именно так то место нарекли, сейчас уже не помню. А вот тетки родные, не намного меня старшие, несущие коромысла с ведрами, в которых плавают деревянные кресты — чтобы вода не расплескалась, — очень даже отчетливо в памяти остались. Дома, у бабушки с дедом, колодец был, но воду из него не пили. Жесткая. Сегодня тоже ту воду, которая у меня в квартире из крана два раза в сутки течет, пить не желательно. Хоть и не «жесткая» она…
И вот бегу я как-то во времена те давние за взрослыми «тетками», одной из которых 13, а другой 15 лет, и тоже ведерко тащу. Маленькое. Дед Гриша мне даже щепку дал, чтобы и у меня из ведерка вода не расплескалась. Бегу и на щепку смотрю. Держит воду или не держит? Щепка плавала правильно и вода не выливалась. Но оказалось, что смотреть надобно было на дорожку, которая, как и нынче у скважины, была покрыта льдом.
Упал… Вода и разлилась. Расплакался. Обратно идти далеко, да и рукавицы мокрые. А как без воды домой приду? Что дед скажет?