— Стало быть, ты и есть беглец из Метеха?
— Ну что ты, то был сын моего отца. Не спеши, я тебе все расскажу.
Когда доктор Сегаль начал заваривать чай, Кама исподволь завел с ним разговор:
— Что же ты о Берлине не спрашиваешь? Молчишь почему-то.
— Сдав тебя в руки немецкой полиции, — заговорил Сегаль, роясь в ящике письменного стола, — доктор Яков Житомирский был уверен, что немцы в два счета выпроводят тебя в Россию. А тут все ясно: мера твоего наказания — расстрел. Его расчет был верен. Вы больше не увидитесь, так почему бы не донести на тебя? Ну а на том свете….
— Но ему же все доверяли!
— Доверяли. Вот оно, его письмо. Он написал мне в Вену из Парижа, после твоего ареста. Да, Житомирский — провокатор, а некоторые товарищи этому не верят. Негодяй в точности выполнял все задания партии. Не ты один был его жертвой. Язык не поворачивается говорить дальше. На вот, почитай лучше.
Разволновавшийся Камо выхватил конверт из рук Сегаля. В письме черным по белому было написано: «Здравствуй, Сегаль. Камо тебя оговорил. Не советую возвращаться в Баку». Камо глазам своим не поверил. Прочитал еще раз, вслух. И смолк, швырнул бумагу на стол, сжал кулак. Желваки на лице нервно вздрагивали.
— Налей мне чаю. Только покрепче. Сукин сын! Ничего, я сейчас успокоюсь. Дай чаю!
Гавриил налил ему чаю из кипевшего, булькающего чайника.
— Помнишь, как в Берлине мы пошли втроем обедать в роскошный ресторан?
…Провокатора Житомирского разоблачили лишь в 1917 году.
Но до 1917 года еще далеко, сейчас осень 1907-го, и Камо со своим бакинским другом Гавриилом Сегалем и Яковом Житомирским обедает в одном из дорогих берлинских ресторанов. Ему и в голову не могло прийти, что в эту самую минуту, когда Житомирский потчевал его и рассказывал веселые истории, заведующий зарубежной агентурой русской тайной полиции Аркадий Гартинг на своей секретной парижской квартире составлял по докладной, представленной Житомирским-Данде, шифровку для директора департамента полиции Трусевича. «В данное время Камо с помощью Меера Валлаха и проживающего в Льеже социал-демократа, студента Турпаева…»
Откуда было знать Камо, что три дня назад тот же Гартинг получил из Берлина следующую телеграмму: «На своей берлинской квартире он (Мирский) хранит в чемодане большое количество капсюлей. Андре».
А сейчас Камо с Сегалем чокаются с Житомирским. Тот и Сегаля не обошел вниманием, в своей шифровке упомянул и о нем. В шифрованной телеграмме за подписью «Андре» о Сегале и его друге Окиншевиче было сказано: «Оба они находятся в Париже, служат в Баку, в больнице Совета съезда нефтепромышленников, являются крайне серьезными социал-демократами, „большевиками“, пользующимися доброй репутацией и хорошо знают Камо. Доктор Сегаль во время приезда в Берлин посещал Камо и в записной книжке последнего значился его адрес».
Камо был арестован по доносу провокатора.
— Хотел чаю и не выпил, он уже остыл, — Сегаль прервал воспоминания Камо.
— Вот скажи, после того, как он на меня донес, вы встречались с ним? Если да, то как он объяснил мой арест? Проливал крокодиловы слезы или же…
Сегаль улыбнулся:
— Скажу. Он и до меня бы добрался, если б успел. В те дни у него было много дел.
— Какие еще дела?
Эх, Камо, Камо! Как же ты доверчив к людям, иногда до наивности, и виной тому твоя честность и искренность! В конечном итоге, они тебя и подводят. Ты и не узнал, что после твоего ареста Житомирский предал и, других товарищей, занимавшихся разменом крупных купюр: Сару Равич, студентов Тиграна Багдасаряна[11] и Миграна Ходжамиряна взяли в Мюнхене, Меера Валлаха — в Париже, Яна Мастера — в Стокгольме. Под всеми доносами стояла подпись: «Андре». За один только донос на тебя, Камо, он получил две тысячи марок вознаграждения.
— Да, дорогой, так-то! Пока он занимался доносами, я и Окиншевич дали деру, — сказал Сегаль.
…В тот осенний день Камо был весел, ему хотелось, насвистывая, прогуляться по улице. Рядом шагал Яков Житомирский. Он пригласил Камо отобедать с ним.
— Погоди, погоди, Яков! — Камо порывисто обернулся к Якову. — Смотри, кто идет! Ты не знаешь этого молодого человека? Вон он, идет нам навстречу. А ну-ка вспомни!
— Надо же! Кто бы мог подумать! Ну да, мой земляк, Гавриил Сегаль, наш бакинский врач. Да, он, — и Житомирский поправил свои очки.
Когда Сегаль поравнялся с ними, Камо тихо произнес:
— Здравствуй, господин бакинец.
Сегаль оглянулся.
— О! Вот так встреча! Здравствуй, Семен! Недаром ты говорил, что мы с тобой увидимся в Берлине. Но кто бы подумал, что нас сведет случай. Здравствуй, доктор Яков. Рад вас видеть в полном здравии.