Четыре года.
…Что-то уже прояснилось для Камо. Он встретился, как и хотел, с Гавриилом Сегалем, убедился, что его подозрения насчет Якова Житомирского не были беспочвенными. Пожалуй, можно возвращаться в Тифлис и подумать о выезде за границу.
Сначала в Брюссель, а потом в Париж, господа!
Париж, улица Мари Роз, дом № 4.
В двух словах, безусловно, не расскажешь, сколько он преодолел трудностей, прежде чем через Константинополь добрался до этого дома. И вот, когда позади невзгоды, он не может никак, растолковать парижанке-горничной, что он — Камо и по очень важному делу должен увидеться с Владимиром Ильичом и Надеждой Константиновной.
Но ему недолго пришлось ждать. В коридор в домашнем халате вышла Надежда Константиновна и замигала удивленно:
— И это не сон? Кого я вижу?! Камо, ты ли это?!
— Да! — перепрыгивая через ступеньки, Камо взбежал наверх. — Здравствуйте, Надежда Константиновна!
— Ай-яй-яй! Камо, дорогой! Какая приятная неожиданность! Какое удовольствие ты нам доставил! Глазам своим не верю. Представляю, как Ильич обрадуется. Повесь вот сюда пальто и входи в комнату. Отогрейся и докажи нам, что у нас дома, в Париже, находишься ты, а не кто другой.
— Я это, я, Надежда Константиновна! Мне самому не верится, что я в Париже, что беседую сейчас с вами, что я цел и невредим.
— Невероятно! Просто чудо! — не переставала удивляться Крупская. — Ильич уже в курсе, что тебе удалось благополучно бежать из больницы. Знаешь, как он обрадовался! Несколько дней назад он говорил, что надо придумать, как тебя пригласить в Париж и заняться твоим здоровьем. Он скоро будет. Ты, конечно, проголодался. Сейчас что-нибудь сообразим…
— Спасибо, Надежда Константиновна, — Камо, улыбаясь, перебил ее. — У меня к вам просьба: скажите вашей Мари, пусть она купит мне миндаля.
— Хорошо, дорогой Камо. Мари!..
Разговорившись, они не заметили, как вернулась Мари с большой корзиной.
Раздался звонок в дверь. Крупская посмотрела на стенные часы.
— Наверное, Ильич.
Камо встал, сердце у него заколотилось. Крупская пошла открывать дверь.
До Камо долетел знакомый голос. Но это был не Ильич, в голосе чувствовался кавказский акцент.
— Что за дурацкий ветер в этом Париже, чуть уши не отморозил! Здравствуйте, Надежда Константиновна.
«Это же Серго! — и Камо кинулся к двери. — Что он тут делает? И Надежда Константиновна ничего не сказала, видно, хотела сделать сюрприз».
— Здравствуй, Серго, входи.
— Ильич дома?
— Ильича нет, но есть…
Нетерпеливый Камо уже стоял в дверях с распростертыми объятиями, когда на верхней ступеньке появился чернокудрый Орджоникидзе.
Он воскликнул:
— Батоно!
И бросился в объятия Камо. Все трое были взволнованы и радостны.
— Вот так-то, Серго, — слегка отстранив от себя Орджоникидзе, сказал Камо, — мы с тобой встречаемся в Париже. Ну что ты молчишь? Говори! Не бойся, я — это в самом деле я.
— Ты, батоно! Дай-ка на тебя поглядеть! Ильич только о тебе и говорит, — и Серго, обернувшись к вошедшей в комнату Крупской, добавил: — Знаете, Надежда Константиновна, а ведь он был моим учителем.
— Ладно уж, — возразил Камо. — Какой я тебе учитель?
— Здравствуй, Надя, — прервал Камо и Серго голос Ильича из коридора. — Я просто не понимаю этого человека, у него ума палата, но иной раз такое выдаст, что… — Ленин остановился на полуслове, — но ты меня не слушаешь, Надя, чему ты улыбаешься?
— Камо, — и Крупская показала на кухню.
— Кто? Что ты говоришь? Камо?! — и он обнял Камо, потрепал по плечу. — Во сне ты или наяву? Дай поглядеть. Ну да, он это, Надя. Давай снова здороваться. Здравствуй, здравствуй, родной!
— Я, дорогой Ильич. Я это.
— Садитесь, друзья, что вы встали? Камо, Камо! Рассказывай давай, рассказывай! — Ленин обратился к Крупской. — Надя, ты нас, конечно, не оставишь голодными. Чем будешь потчевать?
— Миндалем, — улыбнулся Камо. — Мы с Серго лакомимся миндалем.
— Что вы стоите! — сказал Ильич. — Садитесь!
Серго сел, Камо, все еще взволнованный, продолжал стоять.
— Владимир Ильич, позвольте поблагодарить вас за деньги и за внимание, проявленное ко мне. Я знаю, вы были в стесненном положении и сильно заняты, но нашли и для меня время…
— Нашли время! — прервал его Ленин. — А какую ты проделал работу! Я хочу, чтоб ты сам все рассказал, а то узнаешь все со слов других. А они, возможно, что-то не договаривают, что-то преувеличивают, а?
— Рассказывай, учитель! — сказал Серго.