…Ясное утро 13 июня 1907 года взбудоражило весь Тифлис, Россию и Европу. На самой оживленной площади города средь бела дня группа неизвестных, бросив бомбы, лишила царскую казну огромной суммы — 250 тысяч рублей. Эриванская площадь была оживленной и многолюдной еще и потому, что на ней располагалась городская управа, штаб Кавказского военного округа, один из полицейских участков, редакция и типография газеты «Кавказ», торговые ряды, а в двух кварталах от площади — дворец и канцелярия царского наместника Воронцова-Дашкова.
Когда Бачуа Куприашвили с мешком денег случайно оступился и упал на площади, объятой паникой и дымом, Камо, не мешкая, подхватил мешок с деньгами, и извозчик вовсю погнал по Головинскому проспекту. Навстречу им выехал спешивший на Эриванскую площадь исполняющий обязанности тифлисского полицмейстера подполковник Балабанский, уже извещенный о нападении. От его глаз не ускользнул лежавший в пролетке засургученный мешок. Перехватив подозрительный взгляд Балабанского, Камо взял под козырек и бодро отрапортовал:
— Деньги спасены! Поспешите на площадь!
Обрадованный Балабанский устремился на площадь.
Пройдет неделя, и газета «Кавказ» от 20 июня 1907 года сообщит: «Вчера в 10 часов утра А. Г. Балабанский отправился на кладбище и на могиле своей матери покончил жизнь самоубийством».
…Шаумян, спокойно слушавший Камо, медленно заговорил:
— Значит, так. Ты знаешь, что больше получаса тебе нельзя у меня оставаться. Представь радость охранки, когда завтра в газетах напишут: «Лидер бакинских большевиков Степан Шаумян арестован у себя на квартире в тот момент, когда он распивал чаи с разыскиваемым анархистом Семеном Тер-Петросянцем, известным в революционных кругах под кличкой Камо. Оба взяты под арест».
— Напишут, а как же! Пусть ждут у моря погоды, — ощупывая в кармане бомбу, Камо встал. — Куда мне идти, говори!
— Сестру Богдана Мирзаджановича[2], Фаро[3], ты хорошо знаешь. Живет она на Великокняжеской. Вот тебе адрес. Скажешь, что встретился со мной случайно. Вот и все. Что тебе сейчас особенно необходимо?
— Шикарный европейский костюм. Собираюсь съездить в Париж. Или ты предлагаешь сойти на Северном вокзале в Париже с перекинутым через плечо хурджином? А? Может, попробовать? Хочу еще и к Алеше заглянуть. Вот он бы мне помог.
— Я же сказал, встретишься с Фаро. За Алешой усиленно следят. Его не трогай. Он, конечно, огорчится, что не увидел тебя.
— Ладно. Мне пора.
— Если туго придется, мой адрес ты уже знаешь, — Шаумян крепко пожал протянутую ему руку.
…В доме на Великокняжеской раздался протяжный звонок. Щелкнул ключ в замке, затем в дверной щелочке показалось курносое лицо прислуги.
— Вам кого?
— Елену Георгиевну. Я к ней с добрыми вестями от ее брата.
Дверь моментально отворилась, и стоящая за служанкой «Елена Георгиевна», она же Парандзем Кнунянц, не стесняясь присутствия служанки, кинулась в объятия офицера.
— Сенко[4], дорогой мой! Непутевый мальчишка! — и, обернувшись к служанке: — Надюша, накрой, пожалуйста, на стол. — И перешла на армянский язык: — Она не должна знать, кто ты. Ты, конечно, виделся со Степаном, иначе б откуда у тебя мой адрес и пароль? Не верится даже что ты целехонек-живехонек, да еще в Баку!
— Мне только чай. Я поел у Степана. И знаешь, что я еще попрошу? Мне дней на пять-десять нужен отдых и изысканная одежда. Очень хорошо, что ты назвала меня Сенко. В Баку я никому не известен под этим именем. О моем местонахождении знают Нушик, ты, Степан и Екатерина.
— Эта квартира нелегальная, дорогой, держать тебя здесь не могу, но видно, у Степана другого выхода не было. Что же делать? М-м-да. Обожди немножко, дай пошевелить мозгами. Тебе еще и одежда нужна. Ладно, это не проблема. Найдется одежда. Придумаем что-нибудь… Надюша, — окликнула она служанку, — я сама приберу со стола. Ты пока переоденься. Нам надо выйти в город.
— Хорошо, сударыня.
Невзирая на поздний час, обе женщины добрались-таки до лудильной мастерской на Молоканской улице. Одна из них, что шла впереди, настойчиво нажимала кнопку звонка.
Хозяев дома удивил столь поздний визит.
— Вижу, ты пришла по важному делу, — сказал по-армянски Серго, хозяин дома, который работал, несмотря на поздний час, и, вытерев руки о фартук, добавил: — Спустимся в мастерскую, поговорим. — По-русски сказал, чтоб не вызвать подозрений у спутницы Фаро.