— Вы меня вызывали, господин Тер-Петросян?
— Здравствуйте, господин Рамишвили. Эй, надзиратель, принеси стул для господина министра внутренних дел, — Камо накинул на плечи пиджак и сел на деревянной койке. — Давай, Ной, мы с тобой потолкуем минут двадцать, как революционеры девятьсот третьего — девятьсот четвертого. Не думаю, чтоб ты забыл про листовки, оружие. Послушай, что я скажу, Ной. Твой помощник может остаться. А ты, — он обратился к надзирателю, — сгинь с глаз, пока я не рассердился.
Слова Камо что стене горох — надзиратель не шелохнулся, не сводя глаз с Рамишвили.
— Можете идти, — распорядился Рамишвили.
Надзиратель вышел. Камо встал, подошел к стене, без труда вытащил из нее один кирпич, второй, потом еще два кирпича. Таким же образом он снял кирпичи из второго ряда.
— Мне осталось разобрать последний, третий ряд, для этого понадобится день или и того меньше. Товарищи, которые доставят веревку, всегда и везде найдутся, если тебе, конечно, память не изменяет, — сказал Камо, осторожно вставляя кирпичи на место. — Но знаешь, почему я не хочу воспользоваться побегом?
Рамишвили молчал, Арчил только рот разинул.
— А потому, — продолжил Камо, — что против правительства, меня арестовавшего, я не совершил никакого преступления. Я хочу, чтобы твое правительство меня освободило по доброй воле. И я требую объяснения причины моего ареста.
Рамишвили молча смотрел на Камо, дескать, не хочет его перебивать и готов выслушать до конца.
— Я прекрасно тебя понимаю, Ной, — Камо снова опустился на койку. — Но и ты меня прекрасно понимаешь, поэтому и молчишь, шевелишь мозгами. Уж ты-то знаешь, чего мне будет стоить это бегство сквозь стенку. Ты оттягиваешь мое освобождение, чтобы я сбежал, а кто-нибудь из твоих сопливых стражников пришлепнул бы меня. Старый испытанный метод: в этой тюрьме жертвой такой ловушки стал Ладо Кецховели[15]. Со мной это не пройдет, Ной, и напрасно ты волынишь с моим освобождением. Ты должен был прийти ко мне и спросить, почему я пожаловал в Тифлис.
— Допустим, почему же?
— Не для того, чтобы свергнуть ваше правительство. Я должен был отсюда отправиться в Батум, потом на Северный Кавказ — в Новороссийск, чтобы взорвать Деникина. А вы по своей глупости разрушили все мои планы.
— Что-то не верится, — ехидно улыбнулся министр.
— Забыл ты меня, Ной, забыл.
— Не забыл, но ты никогда не открываешь свои карты врагу.
— Да, но тогда, когда остерегаюсь врага. А вас я не боюсь, Ной. За моей спиной стоят Ленин и Советская Россия. Я уверен, что Ленин давно знает о моем дурацком аресте. Ты сейчас должен извиниться и освободить меня и отряд. Ты знаешь, где мой отряд.
— Я не могу на это пойти. Англичане в курсе дела…
— Англичане, за которых вы хватаетесь как утопающий за соломинку. Знаешь, что вас ждет в ближайшем будущем? Вы без оглядки будете драпать из Грузии. Ваши жалкие остатки пойдут просить милостыню на улицах Лондона или Манчестера. Счастливчиком из вас окажется последний попрошайка, который умрет на улице и некому будет его похоронить.
— Вы теряете чувство меры, господин Тер-Петросян.
— Господин Тер-Петросян. Боишься назвать меня Камо, Ной. Ладно. Я понял, ты считаешь разговор законченным. В таком случае, господин Рамишвили, я по-хорошему прошу вас посоветоваться с господином Жордания. Как только вы меня освободите, я обещаю тотчас же покинуть Тифлис и вашу независимую Грузию.
Три дня спустя Камо и его товарищи подписывали «петицию» меньшевистского правительства. «Мы, нижеподписавшиеся, обязуемся сразу после освобождения в течение двадцати четырех часов покинуть пределы Грузии. Подпись.»
— Ной, я еще найду время потолковать с тобой… Позволь пока повидаться с Деникиным, я так по нем соскучился, — говорил Камо, подмахивая «расписку». — До новой встречи, Ной!
Свет гения
Пророки живут не на небесах и возникают не из безводного или безвоздушного вакуума. Они живут рядом с тобой, правда, их слишком мало, но они все-таки существуют.
Несколько минут назад голос такого человека-пророка раздавался в черной телефонной трубке.
— Товарищ Петров, здравствуйте! Ну-с, как ты, дорогой?
— Хорошо. Спас… — от радости голос сорвался.
— Что с тобой, дружище? — голос в трубке посерьезнел.
— Это от радости, Владимир Ильич, что слышу ваш голос. Здравствуйте. Слушаю вас.
— Я внимательно прочитал твое письмо. У меня возникли некоторые соображения. Нам надо поговорить. Как ты считаешь, а? Не волнуйся, письмо мне понравилось. Но встретиться надо. Непременно.
15
Владимир Захарьевич Кецховели (Ладо) (1876–1903) — революционный деятель в Закавказье, один из организаторов Бакинского комитета РСДРП.