Теплые струи смывали с кожи прикосновения его рук, губ, его запах, и Алене вдруг показалось, что она растворится в воде без остатка и утечет вслед за ними в сливную трубу.
Когда она вышла из ванной, Стас сидел на кровати, в джинсах, но без рубашки, о чем-то задумавшись. Алена стояла и смотрела на него – так цепко, как будто хотела унести с собой. Вопрос вертелся на языке, но задать его казалось просто чудовищным, невозможным.
- Ну спроси, - он поднял голову. – Ведь хочешь же?
- Мы еще увидимся? – послушно и обреченно спросила она.
- Соврать?
Она покачала головой, чувствуя внутри сосущую пустоту.
- Не знаю, Алена. Не подумай, что хочу как-то тебя зацепить покрепче. Я в эти игры не играю. Просто не знаю. Не знаю, хочу ли. Не знаю, надо ли это мне.
- Мой телефон у тебя есть, - она повернулась и вышла в прихожую. Быстро оделась, взяла сумку с подзеркальника, повернула замок. Хотелось хлопнуть дверью, но прикрыла тихо.
Уже стемнело, на улице зажглись фонари. Мелко моросило. Слезы стояли где-то близко, зыбко.
Не реви, Туманова, приказала она себе. Линзу смоешь. Он позвонит…
8.
- Нет, господа гусары, - сказал Стас, когда дверь за Аленой закрылась. – Я в эти игры не играю.
Он взял телефон и закинул ее номер в черный список.
Хотелось набухаться в дым. Но, во-первых, надо было ехать в клуб. А во-вторых, Стас старался не пить в дрянном настроении. Потому что становилось только хуже. Он встал, набросил на кровать покрывало, удивился, что зачем-то натянул джинсы прямо на голое тело, и пошел в ванную.
Влажное синее полотенце висело на трубе сушилки. Стас взял его, зачем-то поднес к лицу, как будто хотел почувствовать запах Алены. Но оно пахло… мокрым полотенцем, только и всего.
Ну что, принц долбанный? Из сказки, твою мать! Захотелось все рассказать, да? Так она и сама тебя узнала. Что ж ты не закончил эту сказочку охуительным финалом? Про мамочку – добрую фею, которая ей этого принца купила? Жалко стало? Жалко у пчелки в попке. Или сам повелся? Как же, за столько лет впервые реально захотел телку, а не просто отодрал за деньги. Где бы это записать?
Разумеется, он ее помнил – все эти два года. Не вспоминал, нет. Но и не забыл. Да и как забудешь, если приходилось по два-три раза в месяц трахать ее мамочку. Плюс то забавное обстоятельство, что это была единственная девственница в его богатом сексуальном багаже. Не то чтобы Стас придавал данному обстоятельству какой-то сакральный смысл – и все же было в этом нечто… особое.
Тем не менее, пока он не увидел Алену снова, она была просто фактом биографии. Каких только странных клиенток у него не было. Но тогда что произошло, когда он встретился с ней взглядом и узнал ее?
Все, Стасик, проехали! Хватит сопли жевать, истеричка!
Он встал под душ, такой горячий, который только можно было терпеть, потом пустил ледяную воду – и снова горячую. Пока все тело не начало гореть, словно живьем содрали кожу. И еще добавил, растершись полотенцем. Стало легче.
Одевшись, Стас подхватил с подзеркальника ключи от лярвы и спустился вниз. Сел в машину, завел двигатель, включил радио. Настроенное «Питер-FM» само собой перескочило на «Ретро».
Нет, ты не для меня.
Как бабочка огня,
Тебя я не миную.
Не устою сейчас пред тобой.
Ты падший ангел мой,
Но я люблю другую.
Стас выругался, выключил радио, но строчки песни прочно засели в голове, повторяясь снова и снова.
Нет, он не любил другую. Он вообще никого не любил и не хотел любить. Какая может быть любовь у того, для кого женщины – источник дохода? Любить одну – и трахать других, чтобы было на что водить ее в рестораны и дарить подарки? Даже при всем его цинизме это было бы уже слишком. Бросить все ради одной и стать мальчиком-зайчиком? Вести танцевальный кружок в доме культуры? Даже не смешно ни разу.
Нет, она не для него. И он не для нее. А падший ангел – всего лишь дежурный образ разврата, который хотят сделать красивым, загадочным. Изысканным. Мол, никакой это не разврат, а нечто глубинное, потаенное. Магическое.
Но – против воли – мгновенно возник абрис нового номера. Еще что-то смутное, расплывчатое. Музыка – нервная, знобящая, бархатисто-черная. Движения – резкие и плавные попеременно. Огненные отблески на коже. И уже Алена отступила куда-то на дальний план…
Любой, кто на сцене, хоть немного, но нарцисс. Показать себя, дать полюбоваться собой, словить кайф от этого любования. Стас танцевал столько, сколько помнил себя. Или, иначе, не помнил себя – нетанцующим. Первое выступление в детской студии – танец божьих коровок. Четыре года? Или три? Главный солист в своей группе. «У вашего мальчика прекрасные данные». Подготовка в балетную академию. Мокрые ступеньки крыльца, тугая повязка на лодыжке, таблетки от боли. Экзамен – ощущение, что все не так, что ничего не получается. Списки поступивших, в которых после фамилий на М сразу О. Разочарование, желание все бросить. А потом бальные – как будто снова крылья выросли. Золотая медаль за самбу с Эгле на чемпионате Европы.
И вдруг все сломалось. Умер отец, Муму болела все чаще и чаще. «Стасик, ну разве танцы – это профессия? Одно дело балет, а так…» Он уперся и пошел в колледж, который по старой памяти все звали «кульком» - училищем культуры и искусства. Сама по себе учеба оказалась довольно нудной, но вот ансамбль, в котором он тоже был солистом, стал отдушиной.
На последнем курсе пришло время задуматься о работе, и Стас устроился в клубную подтанцовку к одному безголосому звездуну третьего эшелона, успешно поющему под фанеру. И все бы ничего, если б звездун не оказался активным рудокопом. Почувствовав однажды тяжелую ладонь на ягодицах, Стас вежливо стряхнул ее – и тут же оказался в статусе безработного.
«Забей, - сказал администратор звездуна Василий, наливая в пузатые бокалы «Хеннесси». – Есть у меня к тебе одна препозиция».
От предложения попробовать себя в качестве стриптизера Стас просто опешил.
«Ты издеваешься? – спросил он, опрокинув дорогой коньяк как вонючую бормотуху, одним глотком. – Вместо одного пидора предлагаешь ублажать целый клуб?»
«Остынь, юноша, - снисходительно усмехнулся Василий. – Во-первых, это женский клуб. А во-вторых, там все строго, никакого секса. Все ублажения – добровольно и только за периметром. Или ты думаешь, что демонстрировать в подтанцовке свою анатомию, одетую в трико, более прилично?»
Муму в очередной раз лежала в больнице, и ей никак не могли поставить диагноз. Деньги нужны были позарез. И Стас решился. Впрочем, выбор этот не стал слишком тяжелым. Василий был прав – демонстрировать себя, свое тело Стас привык с детства. Оставалась лишь пленка моральных принципов – такая же тонкая, как обтягивающее трико. И такая же непрочная.