Он пришел на просмотр в клуб и показал два номера – то, что в его представлении было вполне так стриптизом. Танец с раздеванием и просто раздевание под музыку с активными движениями нижней части тела. Хозяин клуба и постановщик едва не рыдали от смеха, глядя на него.
«Мальчик, танцевать ты умеешь, - вытирая глаза, сказал хозяин. – А вот раздеваться – ни хера. Ты вообще женщину хоть раз вблизи видел? Я уж не спрашиваю, трахал ли».
«Ладно, оставь его, - возразил постановщик. – Фактура у него есть, сам видишь. Хореография, пластика – блеск. А главное – это же чистый секс. Если, конечно, пообтесать маленько. Да, и шерсть удалить. Отовсюду!»
Получилось не сразу. Мешало – парадокс! – стеснение. У него, который большую часть жизни провел на сцене! Но количество все-таки перешло в качество, когда Стас наконец поймал волну. Тогда он еще не вышел из того возраста, когда уже не мальчик, но еще и не мужчина хочет всех женщин сразу. Только потому, что они женщины. И почувствовать ответное желание не одной, а нескольких десятков сразу, одновременно – вот она, настоящая черная магия!
Пить эту энергию обожания, как умирающий от жажды в пустыне. Купаться в потоке жадных, почти осязаемых взглядов. Растворяться в тяжелом, как наркотик, вожделении, блестящем в глазах распаленных самок. Постановщик оказался прав, разглядев в нем потенциал. На сцене от Стаса шел такой мощный импульс сексуальной энергии, что любая женщина, которая смотрела на него, не просто хотела, а почти реально чувствовала его в себе.
Очень скоро его приват стал самым дорогим. Через год Стас был единственным, кто получал «выход» - фиксированную ставку, а не только крошечный процент от выручки за ночь. Плюс ставку хореографа, по сути, второго постановщика. Разумеется, он понимал, что стриптизер – профессия возрастная. Как ни держи себя в форме, придет время, когда иссякнет звериная, первобытная энергия, заставляющая даже скромную домохозяйку истекать соком, глядя на него. Без этого стриптиз не стриптиз, а просто то самое раздевание под музыку, которое он принес когда-то на просмотр. А еще знал, что будет стриптизером до того самого момента, пока не почувствует: это произошло. И тогда скажет себе: все, хватит.
Что касается его работы по вызову… Когда-то это была пиковая ситуация, совпавшая с возможностью. Он не искал – возможность сама его нашла. Можно было отказаться и искать другой выход, другой способ найти деньги. Или протянуть руку и взять. Он взял. Аморально? Да. И что? Отказаться от этого сейчас, когда острой нужды в деньгах уже нет? Стас не видел для этого особых причин. Или не хотел видеть – не все ли равно.
9.
- Алена, иди ужинать!
- Не хочу! – крикнула она, продолжая ковырять носом подушку.
Дверь открылась, мать села рядом на кровать.
- Деточка моя, ты часом не беременная? Бледная, нервная, не жрешь ни черта.
- Ма! – Алена повернулась к ней резко, как будто развернулась туго сжатая пружина. – Ты вообще можешь думать о чем-нибудь кроме того, что ниже пояса?
Мать встала и вышла. Дверью не хлопнула, но приложила крепко.
Иногда Алена ее почти ненавидела. Невыносимо было просто находиться с ней в одной квартире.
Может, еще не поздно согласиться на предложение отца о переводе? У Академии был обмен студентами с Будапештским университетом госслужбы. Первый курс все равно пропадает, пока будет учить язык хотя бы до минимального уровня. Да и специальность придется менять, российское и венгерское государственное управление плохо стыкуются. Отец предлагал еще осенью, но она испугалась. Венгерский язык казался чудовищно сложным. Да и уехать вот так одной в неизвестность… Но теперь наоборот хотелось убраться куда подальше. И от матери, и… от Стаса. От себя не убежишь, само собой, но хоть голова будет занята чем-то другим.
Алена взяла с тумбочки телефон, чтобы набрать номер отца, но не успела. Макс Раабе намекнул своим сладким голоском, что звонит кто-то из подруг.
- Аленчик! – Света, похоже, уже отошла от своего фиаско с Иваном и ненависти ко всему человечеству. – Мы с Золотовой в киношку собрались. Пойдешь?
- На что? – вяло спросила Алена, чтобы не отказываться прямо так, с ходу.
- А пофигу. На что-нибудь такое, чтобы сопли, слюни и слезы в ведро с попкорном.
Она подумала, что соплей и слез ей и без кино хватает, но… Все лучше, чем сидеть в одиночестве и страдать. Да еще и с матерью за стенкой, которая, небось, все мусорники каждый день обшаривает в поисках использованных тампонов. Прямо так и хотелось выйти на кухню и в тарелку ей бросить, чтобы отвязалась. Лучше бы за собой следила. Гель после интимной эпиляции в ванной стоит – это она, интересно, для кого шерсть выщипывает? Под сороковник тетке, а туда же. Видать, и любовник какой-то захудалый, раз злющая такая все время.
- Хорошо. Куда? В Озерки? Или в Сити-молл?
- В Сити. Давай на Пионерке через полчаса. Успеешь?
- Успею.
Алена встала, быстро натянула джинсы и свитер, волосы кое-как стянула в хвост, краситься не стала. Было бы для кого. Неделя прошла, тишина – как в танке. Одна радость, что Олег теперь за километр обходит. Спектакль сработал, только вот и ей самой заодно прилетело, мама не горюй.
Первые дни она ждала, телефон без конца проверяла. Вдруг взял и сбросил громкость в ноль, водились за ним такие шуточки. В конце четвертого дня набрала сама. Раз, второй, третий. Длинные гудки – долго-долго, пока механический голос издевательски не сообщал, что «абонент не отвечает». На тот случай, если сама не поняла, дура набитая. Если б хотел – перезвонил бы. И не надо делать круглые глаза: а вдруг с ним что-то случилось. Алена, мать твою за ногу, если человек тебе не звонит, он не удалил случайно твой номер, не заболел и не умер. Он просто не хочет тебя видеть.
- Я в кино. Со Светкой, - крикнула из прихожей и выскочила, надевая куртку на ходу. Чтобы мать не успела еще позудеть на ход коня. Шнурки ботинок уже в лифте завязала.
Десять минут пешком до метро. Оттепель, воздух густой, пропитанный влагой – чтобы дышать таким, нужны жабры. Особый звук начала марта: набухший, рыхлый, от него становится зябко и тревожно, как будто вот-вот позовет кто-то из темноты.
Алена сунула руку в карман и обнаружила, что наушники остались в пальто. Музыка из телефона отменялась. Оставалось только свои мысли невеселые слушать. В который раз по кругу.