Орудуя им, Стас должен был мастурбировать, за чем Лялечка жадно наблюдала и кончала одновременно с получением продукта, который размазывала по себе, довольно щебеча: «Масочка!»
Глядя на свое жалобно повисшее хозяйство, напоминающее спущенный воздушный шарик, Стас лихорадочно пытался вспомнить, что же такое он находил в Лялечке – вызывающее волшебный рабочий стояк. Но в голове было пусто, как на складе магазина после успешной распродажи.
И вдруг… Алена! Ничего подобного он никогда раньше не делал – не представлял одну женщину, когда был с другой. Ему и в голову не приходило, что так можно. Да и нужды такой ни разу не испытывал.
Не она сама. Даже не запах – то, что всегда действовало на него возбуждающе. Вкус! Горьковато-соленый, похожий на вкус морской воды. Испарина под мышками, в ложбинке груди. Тягучая прозрачная влага, которая сочится призывно между губ, пощипывая язык…
Пах налился мягким теплом, и член поднялся, словно спрашивая: «Где? Где то, о чем ты думаешь?»
Стас закрыл глаза, стиснул рыхлые ягодицы Лялечки и вошел в нее, стараясь мысленно отгородиться от визгливых комментариев. Ну а дальше хватало той же энергии, что и на сцене. Ее отклик, ее оргазм. И его чисто механическая разрядка. Как будто сливались воедино ментальное наслаждение и тупая телесная реакция, разнесенные во времени.
После Лялечки всегда хотелось отмыться с хлоркой. Зато в клубе ночью он выплеснул себя так, что «до последнего посетителя» растянулось до начала пятого. На следующий день у него был выходной, и от клиенток тоже. Вернувшись домой, Стас надрался до поросячьего визга и проспал до вечера. Проснулся, влез под холодный душ, сварил кофе тройной крепости, и тут раздался звонок в дверь.
- Какого еще хера? – пробормотал он, прошлепал босиком в прихожую и посмотрел в глазок.
На площадке стояла Алена.
11.
Домой Алена пришла поздно, уже за полночь. В «Буше» просидели с девчонками до закрытия. Когда приехали к себе на «Черную речку», Галя сразу пошла домой, а они со Светой еще побродили немного, не отходя от освещенного, людного даже ночью пятачка у метро. Особо даже не разговаривали – брели нога за ногу, и каждая думала о своем. Потом позвонила мать Светы, и та заторопилась домой.
Открыв дверь квартиры, Алена услышала шум воды в ванной.
Уф, пронесло. Обойдется без расспросов: где, с кем, почему так долго. Из ванной мать обычно выходила с ночной маской и сразу же ложилась, пока крем не взялся.
Дожидаясь, когда наконец можно будет принять душ, Алена прилегла на кровать и неожиданно для себя заснула. После которой уже по счету бессонной ночи! И проснулась от телефонного звонка на кухне: некоторым ну вот обязательно надо установить громкость на максимум. Стены у них в доме были картонные, и она, даже особо не напрягаясь, услышала, как мать назвала какое-то невнятное имя, а потом попросила жалким, умоляющим голосом: «Ты можешь ко мне приехать прямо сейчас?»
Часы показывали половину четвертого. На том конце, похоже, долго и обстоятельно объясняли, по какому именно маршруту следует отправиться в пеший эротический тур. Потом за стеной раздались приглушенные рыдания.
Ну просто зашибись, кое-кого еще отправили на хер с пляжа. Прямо клуб разбитых сердец.
Сняв джинсы и свитер, Алена легла и укрылась одеялом с головой, высунув в щель только нос. Черт с ним, с душем.
Когда утром она вышла на кухню, мать сидела за столом, уставившись в одну точку. Растрепанная, в халате. Похоже, что и не ложилась. Разбив два яйца на сковороду, Алена бросила скорлупу в мусорное ведро и услышала, как звонко та цокнула по стеклу. Заглянула и увидела в ведре пустую бутылку из-под коньяка, которая еще вечером стояла в баре, полная на две трети.
Алена почувствовала, как раздражение, которое она с таким трудом сдерживала, поднимается в небо ядерным грибом. Все то ядовито-черное, что копилось в ней целую неделю, вылилось в один короткий вопрос:
- Не тошнит, нет?
Мать подняла голову и посмотрела на нее мутным взглядом пятидесятилетней старухи.
- А что, любовника твоего ночью жена не отпустила? А если б отпустила, я бы вам не помешала, нет? Слушай, а может, ты мне лучше денег дашь? Я квартиру сниму, и тогда хоть посели его у себя.
- Что б ты понимала… - простонала мать, сжав виски руками.
- Ну конечно, что я могу понимать? – Алена повернулась к ней, вздернув брови, нос и подбородок.
- Ни-че-го. Откуда тебе знать, как это бывает. Когда видишь мужчину впервые и в одну секунду понимаешь, что готова переспать с ним тут же и немедленно. Когда от одной мысли о нем колени дрожат и в жар бросает. И никем его перебить не можешь, как ни пытаешься. Когда его ненавидишь и презираешь, а поделать ничего с собой не можешь. Хочешь быть с ним. Потому что это химия.
- Прекрати! – Алену передернуло от отвращения, и в первую очередь потому, что ей показалось: мать говорит о ней. Потому что каждое слово действительно было о ней – и о Стасе. – Противно слушать!
- Ну конечно, - мать усмехнулась горько. – Дети всегда думают, что родители занимались сексом всего один раз в жизни. Когда их зачали. В темноте и под одеялом. Они же старые! И родились старыми. А секс – это только для молодых.
- Ой, только не говори, что ночью ты папочке звонила! – скривилась Алена.
- Не твое дело!
- Ну разумеется!
Она рывком сдвинула сковороду с огня и вышла из кухни. Быстро оделась и ушла, хотя в академию было еще рано. Ее знобило, кружилась голова, как бывает в начале простуды. Словно разговор с матерью пробил ту защитную стену, которую она вокруг себя выстроила. Которая помогла более-менее продержаться неделю. Нет, брешь пробил вчерашний поход в кино с подругами - они вдруг показались ей беззаботными школьницами, живущими в мире белых единорогов и принцесс, какающих бабочками. Но мать с ее химией-физикой смела остатки, оставив ее в чистом поле, голую и беззащитную.
Четыре пары провалились куда-то в черную дыру. Алена сидела на лекциях, что-то записывала, с кем-то разговаривала, переходила из одной аудитории в другую, даже, кажется, ела в буфете. А думала только об одном. Вспоминала, как вышла на проспект с Олегом и Стас посигналил из машины. Как он целовал ее, как они поехали к нему домой. И что было потом…
Алена никогда не пробовала наркотики, но ей казалось, что ломка должна быть именно такой. Когда бросает то в жар, то в холод и все тело выкручивает, словно белье в центрифуге. Когда все на свете отдашь за дозу, лишь бы заполнить пустоту, которая пожирает изнутри.