Он взял ее сзади, прижимаясь к ней всем телом. Такую мокрую, горячую, ждущую. И еще успел подумать, что свою женщину – именно свою! – хочется заполнить собою до отказа. Еще больше, еще глубже. Может, поэтому многие недовольны своими габаритами? Хоть уж ему-то грех жаловаться.
Хрень какая, о чем он только думает?
А потом мир вокруг исчез…
15.
Все-таки в прошлой жизни я была кошкой, лениво подумала Алена, мягко изгибаясь в истоме, подставляя всю себя его взглядам и таким же ленивым прикосновениям.
С Олегом сразу после секса ей хотелось забраться под одеяло или одеться – лишь бы он не смотрел на ее тело, которого она отчаянно стеснялась. Со Стасом все было иначе. Она была самой красивой, самой желанной. Пусть только для него одного – неважно, какое ей дело до остальных! Он смотрел на нее – и это было не менее осязаемо, чем касания рук, губ, языка. Его взгляд заводил, будоражил до секса, подстегивал во время, ласкал и нежил после. Так, что хотелось мурлыкать.
- У тебя было много женщин? – спросила она, медленно прокладывая ногтем путь между кубиками пресса, как в лабиринте.
- Много, - не сразу ответил Стас. – Это имеет какое-то значение?
- Нет. Расскажи мне про самую первую. Ты же все знаешь про моего первого мужчину, - Алена хитро улыбнулась.
Стас молчал, глядя в потолок, лицо его стало жестким, и она испугалась, что забрела в опасную зону.
- Мне было тринадцать. А ей двадцать три. Она была у нас аккомпаниатором, - сказал он и резко повернулся к ней. – Ты уверена, что хочешь знать подробности?
- Нет, - помотала головой Алена. – Лучше расскажи тогда про свою первую любовь. Самую-самую первую.
- Это можно, - Стас улыбнулся. – Ее звали Эгле Зариня. Латышка. Такая, знаешь, типичная прибалтийка. Голубоглазая блондинка. Высокая, тоненькая. Мы с ней танцевали в паре на бальных два года. Пятый и шестой класс. Золото выиграли на чемпионате Европы. В Варшаве. За самбу. Мне очень хотелось ее куда-нибудь пригласить. В кино или погулять. Но я страшно стеснялся.
- Ты? Стеснялся? – рассмеялась Алена: настолько ей было трудно представить стеснительного Стаса.
- Да вот представь себе. Поэтому мы с ней только после занятий шли вместе и разговаривали. Она до автобуса, я дальше, до метро. И я всегда приносил яблоко, мы его съедали пополам. Муму специально покупала и напоминала: «Яблоко для Эгле не забыл?»
- Муму? – удивилась Алена.
- Мама. Я ее так звал.
- Почему?
- Не знаю. Она говорила, что у меня не получалось сказать «мама», когда был совсем маленьким. Только «муму». Так и пошло.
- Забавно. А где она сейчас?
- Умерла.
- Извини…
- Ничего. Когда нам уже по двенадцать было, у Эгле начала расти грудь. Ну, совсем немного, но она ужасно смущалась. Надевала под гимнастический купальник по две майки. А мне нравилось. Это, конечно, были еще не такие взрослые желания, - Стас провел рукой по ноге Алены, - но все равно волновало.
- И чем все кончилось? – она прижалась к нему спиной, так уютно, удобно, как две ложки в коробке.
- Да ничем. Они уехали всей семьей.
- В Латвию?
- В Германию. К родственникам. И на прощание я ее все-таки поцеловал. Еще год мы переписывались по электронной почте, а потом все потихоньку сошло на нет. Ну а у тебя? Рассказывай!
Алена потянулась, еще плотнее прижавшись к Стасу, потерлась затылком о его подбородок.
- В первом классе. Его звали Артем. Мы сидели за одной партой. Он на меня никакого внимания не обращал. Я же страшная была. В очках. На зубах пластинки. Две тощие косички. В общем, крысенок. И вдруг он угостил меня конфетой. Уж не знаю, почему. Может, сам не хотел. В общем, я была так растрогана, что взяла и поцеловала его в щеку. От избытка чувств. Это в классе было, на перемене. Все видели. Ну и понеслось: жених и невеста. И тогда он треснул меня рюкзаком. Очень больно. Я рыдала страшно, но больше от обиды, наверно. Учительница его пересадила за другую парту, ну а потом у меня потихоньку все прошло.
- Надо же, какая драма, - Стас рассеянно поглаживал ее грудь, обводя одним пальцем по окружности. – Не могу тебя представить крысенком.
- Отец меня зовет весенним ежом. До сих пор.
- Прикольно. Никакой ты не еж. Ты очень стройная, - он провел ладонью линию от ее груди до бедра. - И очень красивая.
- Мурр! А твой отец жив?
- Нет, тоже умер. Давно. Десять лет уже. А Муму четыре года назад. Я у них поздно родился. Ему было сорок пять, а ей тридцать восемь. Они вместе в школе работали.
- Учителя?
- Да. Муму русский и литературу, отец историю.
- Тогда понятно, - улыбнулась Алена, повернувшись к нему лицом.
- Что именно?
- Я удивлялась, что у тебя речь… как бы тебе сказать. Немного не соответствует возрасту. Когда сленг – еще ничего, а вот когда что-то рассказываешь, такое чувство, что тебе лет тридцать, не меньше. Но раз у тебя родители были в возрасте, да еще мама русский преподавала, тогда это все объясняет.
- Ты до такой степени замечаешь, кто и как говорит? – удивился Стас.
- Да. Я же тебе говорила, я чистый аудиал. Все вокруг в первую очередь на звук.
- А для меня главное - запах, - он уткнулся носом ей под мышку, лизнул, тяжело положил руку на живот. – И вкус. И на ощупь. Потом на вид, а потом уже на звук.
- Ты кинестетик. А я слепошарый крот, у меня вид в последнюю очередь.
- Крысенок, еж, крот, целый зоопарк… Я как-то в детстве увидел объявление на столбе: «Продам кротовьи шкурки на шубу». Никак не мог представить себе шубу из крота, он же маленький. Потом в интернете нашел. Обалдел от цены.
- Ну да, - хихикнула Алена. – Примерно половина твоей лярвы.
- Ну ты и язва!
Она глазом моргнуть не успела, как обнаружила себя лежащей на спине. И этот взгляд – сверху вниз, насквозь. Как магнитные линии сквозь землю.
- Я просто с ума схожу от твоего запаха.
А я схожу с ума от вот этих ноток в твоем голосе, низких, чуть хрипловатых, из самой глубины. Я просто умираю от твоего голоса, когда слышу в нем желание!
- И от вкуса. Рассказать тебе, где? Тебе должно это нравиться – слушать и слышать, правда? Когда ты хочешь меня. Когда я раздвигаю твои губы, - его рука пробралась между ее сжатых ног, пальцы нашли путь в глубину, - а между ними сочится влага. Сок. Когда ты вся течешь. Как сейчас, - он убрал руку и облизал палец, глядя ей в глаза. – Соленый. Горький. Терпкий.