Более серьезного наказания за этим не следовало. Даже тогда, когда десятилетний тоттмейстер Гвидо оживил на уроке анатомии препарированную лягушку и заставил ее запрыгнуть на плечо фрау Кюхель, отчего последняя лишилась чувств.
Полицейский на углу улицы даже не вздумал спрашивать у школьников, куда они идут в учебное время, напротив, лишь уважительно, как взрослым, козырнул. Эрих на миг даже посочувствовал ему. Несмотря на свою форму и кобуру, тот был лишь человеком, представителем вымирающего, если верить сводкам Министерства Информации, вида. Проходя мимо него, Эрих ощутил себя несоизмеримо более значимой фигурой.
В этой мысли его укрепил обнаружившийся на афишной тумбе плакат. С плаката на него смотрел Антон Дрекслер, брат-близнец десятков других Дрекслеров, взирающих со стен домов. Издалека лицо рейхсканцлера Дрекслер выглядело жестким и непроницаемым, точно лицо суровой средневековой статуи. Уверенный, ничуть не смягченный круглой оправой очков, взгляд. Твердый контур подбородка. Даже короткие усики выглядели так, словно состояли из железной щетины. Рейхсканцлер Антон Дрекслер выглядел так, словно готов был сдержать рвущиеся британские армады, жаждущие зажечь Германию со всех сторон, одним лишь только взглядом.
Но Эрих знал, что впечатление это обманчиво. Только вблизи делалось видно, что лоб Дрекслера был покрыт глубокими морщинами, а глаза за очками — утомленные и запавшие. Эрих ощутил прилив сочувствия к этому человеку. К неимоверно сильному человеку, который вынужден держать титанический, немыслимый, груз, что именовался Германией. По радио его голос звучал уверенно и звучно, но глаза говорили о том, что весь этот груз, взваленный на его угловатые плечи последние пять лет, не прошел даром.
Надпись на плакате Эрих машинально прочел, хотя мог и не читать, доподлинно зная ее наизусть. «Истинный германец есть магильер». На других плакатах можно было разглядеть иные надписи, отпечатанные в едином стиле и тоже давно знакомые. «Каждый, кто намеревается стать настоящим гражданином своей страны, должен открыть в себе дух магильерства», — гласила самая длинная из них. Прочие были лаконичны в духе Дрекслера. «Твой магильерский талант — богатство Отечества», «Один народ, один Рейх, один дар», «Германия, проснись!».
— Как бы это понять… — пробормотал Троске, тоже вертевший головой по сторонам.
— Что понять?
Троске указал на ближайший плакат.
— «Истинный германец есть магильер». Это как получается, Эрих? Магильеры, выходит, это истинные германцы? Тогда кто же получаются все остальные, которые не магильеры? Они будто бы и не германцы? Как-то глупо выходит, не думаешь?
Эрих лишь головой покачал. Это было вполне в духе Троске, ляпнуть подобное. Неудивительно, что на прошлом «домашнем вечере[37]» он краснел и бледнел, не в силах вспомнить биографию Германа Херускера[38], а уж когда дело касалось предмета «Патриотическое воспитание молодежи», тут хоть уши затыкай…
— Надеюсь, ты не додумаешься спросить такое в классе? А то тебя, чего доброго, отправят в самую глухую баварскую деревню, разгонять навозных мух над выгребной ямой!
— Да перестань ты… — обиженно пробормотал Троске, — Я же тебя всерьез спрашиваю.
— Учебник открой. Или ты уже все страницы на самолётики пустил?
— Ни черта не понять в этом учебнике! Одно слово прочел, другое уже и из головы вылетело… У меня аж зубы болят от этой ерунды, честное слово.
— Смотри, чтоб пониже спины не заболело, — едко заметил Эрих, — Если господин Визе узнает… Он в лепешку разбивается, чтоб в твою пустую голову основы вбить, да толку?..
Троске засопел. Родители его были из крестьян, оттого и сам Троске отличался некоторой крестьянской медлительностью и неспособностью к усвоению печатного слова, что, впрочем, легко компенсировалось его живым умом, а также врожденной крестьянской смекалкой. Удивительно было, как легко он сошелся с Эрихом Бреммом, истым горожанином, легким на язык проказником и лучшим магильером класса — как два сапога рядом встали.
— Как друга прошу.
— Ладно, — сказал Эрих с деланным снисхождением, — Кто тебе еще, дураку, поможет… Слушай. Истинный германец обязательно магильер, и никак иначе. Это надо понимать с самого начала.
Троске не понимал.
— В нашей семье только я магильер, — сказал он нерешительно, — У предков этого не водилось. Хотя, по слухам, прадед воду заговаривать умел, но тут, сам понимаешь, не разберешь, магильерство это или просто болтали… Или школу нашу взять. Сколько там магильеров в «дексах» ходит? Один из сотни? И то, из многих такие магильеры, как из меня — кавалерист! Фумке из нашего класса хоть взять… Фойрмейстер он, как же! Он всем своим фойрмейстерством и сигареты подкурить не сможет, а все одно в «Дрекслерюгенд» поступил. Или Хансель. Он в безветренную погоду клочок ваты едва поднимает. А именуется люфтмейстером, как и мы.
37
«Домашние вечера» — проводимые по средам собрания Гитлерюгенда, на которых молодые члены занимались организационно-агитационной работой и самообучением, зачитывая доклады о прошлом Германии, ее исторических и военных деятелях.
38
Герман Херускер — предводитель древних германцев в Битве в Тевтобургском лесу (9 г. н. э.), по результатам которой они впервые нанесли поражение римскому войску.