В природе есть вещи изменчивые — и постоянные. И Эрих, только недавно начавший изучать магильерскую науку, знал, что законы рождения воздушных масс при всей их капризности относятся к постоянным и неизменным.
Как и вечера в семье Бреммов, которые всегда останутся прежними, что бы ни происходило со всем остальным миром.
Площадь перед сожженной типографией до сих пор была усыпана, как мертвыми черными птицами, обугленными газетами из ее подвалов. Вероятно, там хранили старые подшивки. Эрих не любил газет, но, подчинившись смутному порыву, поднял одну, пострадавшую менее прочих. Он поймал первую же строчку под траурной обугленной бахромой и прочитал:
«…в личности автора дневников. Сегодня кайзерские магильеры кажутся лишь уродливой тенью прошлого, дергающейся в свете пламени политических реформ, но многие наши читатели, несомненно, помнят то время, когда магильерские Ордена служили опорой престола и карающими мечами кайзерского самодержавия. Повелители огненной стихии, фойрмейстеры, хозяева воды, вассермейстеры, ведающие жизнью лебенсмейстеры, властители небес, люфтмейстеры, и штейнмейстеры, чьей воле подчинялся камень — их синие мундиры долгие века были символом нерушимости кайзерской власти. Эти мечи, как бы хорошо они ни были закалены вековым почитанием, не выдержали горнила Мировой войны, как не выдержал ее и сам кайзер».
— Что пишут? — спросил Троске, заглядывая через плечо.
— Дрянь пишут, — коротко ответил Эрих, швырнул обгоревший лист прочь и тщательно вытер руку от пепла, — Правильно их сожгли. Чуму только огнем выжигать и можно.
— Угу. А помнишь Марш Мертвецов?
Эрих помнил, хоть и смутно — тогда ему было лишь девять. Это случилось после поджога коммунистами рейхстага, когда отряды Дрекслера, выполняя волю германского народа, разогнали мятежных депутатов, арестовав несколько десятков подпольных коммунистов. Спустя неделю в газетах было объявлено об их расстреле, после чего никто не ожидал увидеть предателей Германии вновь.
Но они вернулись.
Они вошли в город на рассвете, медленно движущаяся процессия, сопровождаемая испуганными криками прохожих и грохотом оконных рам. Они шли медленно, покачиваясь, как тяжелобольные, но отчего-то в ногу, как солдаты на параде. В мертвых выпученных глазах еще торчали монокли, гниющие конечности еще обтягивало дорогое сукно, но это уже не имело никакого значения. Мертвецы шли по улицам города, не глядя по сторонам, десятки белых, как глина, лиц равнодушно смотрели на испуганных зевак.
Шествие было торжественным и долгим. Мертвецы пересекли весь город, оставляя за собой смрад разложения, при этом их тронутые трупным окоченением челюсти рывками дергались, а глотки исторгали из себя монотонную, лишенную всяких человеческих интонаций, речь — «Мы предали Германию и более недостойны жизни. Мы мертвы, но не заслуживаем смерти. Мы предали германский народ, и смерть отказывается сжалиться над нами. Помните нас. Помните цену предательства».
Марш Мертвецов проводился лишь единожды, но впечатления от него въелись так глубоко, что мальчишки до сих пор частенько его вспоминали. Поговаривали, участников марша сперва хотели утопить в реке, но воспротивились лебенсмейстеры, испугавшись загрязнения ее трупными ядами. После чего мрачную процессию отправили на танковый полигон за городом, где свалили в одну яму и, еще дергающихся, засыпали землей. Эриху иногда представлялось, что тела предателей даже на многометровой глубине продолжают свой бесконечный рассказ о предательстве, шевеля полусгнившими языками…
Нет уж, лучше огонь. Красивее и чище. Германии не нужны мертвецы, чтобы двигаться вперед. Один раз уже обожглись, довольно.
Спускаясь к порту, Троске отколол очередной трюк, использовав простенький «перехват». Создал акустический канал между судорожно гудящей клаксоном машиной, пробирающейся по улице, и женщиной, идущей в двух кварталах от них. Сделано было наспех, неаккуратно и даже топорно, но результат превзошел все ожидания. Услышав под ухом автомобильный гудок, несчастная фройляйн подскочила от неожиданности посреди пустой улицы и упала, вертя головой по сторонам.
Троске довольно напыжился. Так, будто по меньшей мере поднял в воздух танк.
— Ну как? — спросил он, набиваясь на похвалу, — Ловко?
Эрих только вздохнул. Полное ребячество. Подобным образом допустимо развлекаться, если тебе десять лет, но раз уж примерил форму Дрекслерюгенд, можно найти своим умениям более полезное применение. Полезное и для себя и для Германии. Однако он ничего не ответил, чтоб не обижать Троске.