Виттерштейн выстрелил еще дважды, теперь уже целясь точно в середину бледных лбов. Еще два мертвых пехотинца упали — тот, со снесенным затылком, и обожженный. Когда он нажал на спуск в очередной раз, «парабеллум» не отозвался, и холод его металлической рукояти просочился по венам руки прямо в сердце. Запасных обойм у Виттерштейна не было. К чему лишний груз врачу…
Мертвецы не озлобились, потеряв трех своих товарищей. Они по-прежнему медленно наступали на Виттерштейна, оттесняя его вглубь обвалившегося лазарета. В их движениях не было угрозы, они просто шли вперед сомкнутым строем, точно принимали участие в каком-то жутком посмертном параде.
Виттерштейн пятился до тех пор, пока вновь не оказался у перевернутого операционного стола, возле которого хрипел тоттмейстер. Мертвецы продолжали наступать, обходя его со всех сторон. Виттерштейн мог разглядеть пороховую точечную гарь на их отвратительно-бледных лицах, прижизненные ссадины и царапины, опаленные волосы. Он думал, что от мертвецов будет нести запахом смерти и разложения, но обоняние его ничего подобного не обнаружило. От них пахло так, как пахнет от людей, много месяцев зажатых в траншеях — грязью, потом, табаком, порохом. Запах смерти, распространявшийся вокруг них, Виттерштейн ощущал не обонянием, а лебенсмейстерским чутьем. Которое готово было взвыть, ощущая вокруг подступающую некротичную плоть.
Тоттмейстер лежал с закрытыми глазами, дышал прерывисто и неглубоко. Его легкие, должно быть, заполнились кровью настолько, что едва способны сокращаться. Еще минута, может, две, и…
Рот одного из мертвых солдат распахнулся. Перед этим челюсть несколько секунд подрагивала, должно быть, омертвевшим мышцам требовалось усилие, чтобы вновь выполнять свои функции.
— Ну что же, господин лебенсмейстер?.. — голос мертвеца заставил Виттерштейна налететь спиной на стену. Голос был тоже мертвый, в нем не было ни эмоций, ни чувств, лишь шорох сухого языка в уже холодной глотке покойника, — Возможно, ваши недавние пациенты помогут вам передумать? Как видите, от вас они перешли на службу ко мне. Не бойтесь, они ничего не ощущают. Я не сохранил им ни личности, ни памяти. Просто послушная плоть. Не в самом лучшем состоянии, но на войне не приходится выбирать, ведь верно?
— Уберите их! — Виттерштейн ощущал, как теряет контроль над ужасом, замурованным в его собственном теле, — Отправьте обратно в могилы!
— С удовольствием, — ответил мертвый пехотинец, разглядывая Виттерштейна безжизненными полупрозрачными глазами, словно запотевшими изнутри, — Но только после того, как вы вылечите меня. Скорее же, господин лебенсмейстер. Признаться, я чувствую себя довольно паршиво. Даже говорить, используя собственное тело, мне уже слишком трудно. Полагаю, у вас в запасе всего несколько минут.
«Вот именно, проклятый ты ублюдок, — подумал Виттерштейн, глядя то на говорящего мертвеца, то на распластанного тоттмейстера, — У тебя в запасе осталось совсем немного времени».
— Вы хотите запугать меня своими куклами?
— И мне это удастся. Можете храбриться, господин лебенсмейстер, но я вижу вас насквозь. Вы охвачены ужасом. Не стыдитесь этого чувства. Уверяю вас, оно нормально для всякого живого человека. Мне приходилось видеть, как английские штурмовики, увидев мертвеца, падали без чувств, а закаленные ветераны бросали оружие. Вы боитесь. И вы сделаете то, что должны. Иначе… Иначе они растерзают вас. Не смотрите на их омертвевшие члены, это обманчивое впечатление. Мертвецы необыкновенно сильны. Они разорвут вас голыми руками.
Мертвец бормотал свою речь, покачиваясь перед Виттерштейном, челюсть на каждом слове подрагивала, двигаясь скачками вверх-вниз. Чудовищное ощущение — будто говоришь с куклой, созданной на адской фабрике из плоти грешников.
— Не будьте дураком, тоттмейстер, — сказал Виттерштейн, пытаясь овладеть своим страхом, заковать его в кандалы, похоронить где-то на самом дне души, — Вы мастер запугивать, но и вы должны понять очевидное. Я лебенсмейстер. Жизнь пациента в моих руках. Одним движением пальца я могу остановить ваше сердце. Хоть бы и прямо сейчас. Ни одна из ваших марионеток не успеет даже дернуться. Хотите убедиться?
Мертвец улыбнулся. Виттерштейну очень хотелось надеяться на то, что это свет лампы так лег на бледное лицо, но нет — тронутые трупным окоченением губы действительно изогнулись. Виттерштейну показалось, что он услышал скрип кожи, ставшей плотной и холодной.
— Вы правы, господин лебенсмейстер, — сказал мертвый солдат, — Разумеется, полностью правы. Эта угроза наивна…
По рядам мертвецов прошел легкий шелест. Виттерштейн не сразу понял, что происходит, а когда понял, едва подавил радостный возглас. Мертвецы падали. Оседали на нелепо подогнувшихся ногах, падали лицом в пол, мгновенно превращаясь в обычных покойников, тысячи которых Виттерштейн видел на передовой. Просто тела в военной форме, безвольные, ко всему равнодушные, неподвижные. Привычные декорации войны.