СВАТОВСТВО
Спит Фаня на коротком, узком диванчике, что примостился у самой двери. Спит вполглаза, словно воробей на чуткой ветке. Едва рассветёт, едва шаркнет на улице дворницкая метла – она уже на ногах. Кулёчки, баночки, мешочки – всё еще с вечера аккуратно уложено в корзину. Базар есть базар. Разве угадаешь, что он тебе может преподнести: удачу или обман?
Частенько, вернувшись домой и разложив на кухонном столе свои небогатые покупки, Фаня впадает в ярость. Она начинает проклинать базар, не забывая ни одной его будки, ни одного навеса, ни одного оцинкованного мясного прилавка, ни одной изрубленной и посыпанной крупной солью колоды. «Провалитесь в тартарары! Горите синим пламенем! Это не базар – это притон для фармазонщиков и грабителей! А рубщики? Это же разбойники с большой дороги. Не успеешь оглянуться – уже без гроша в кармане. А что в кошелке? Пучок вялой моркови, десяток тухлых яиц. Ноги моей больше там не будет!» Но проходит день, другой – и снова с вечера снаряжается корзина.
Чуть свет бежит Фаня мимо сонных домов, крепко зажав в руке потёртый кошелёк. Ещё издали слышен торжественный звон цепей, лязг замков, скрип железных ворот. Базар протирает глаза.
Въезжают первые грузовики, фургоны, подводы. По рядам разносят ящики, мешки, корзины. На прилавки выкладывают пунцовые тугие помидоры, тёмно-лиловые, словно выкупанные в густых чернилах баклажаны, цветущие нежным румянцем абрикосы. Фаня охватывает всё это на бегу цепким, оценивающим взглядом. «Быстрей, быстрей», – торопит она себя. Быстрей, пока горластые перекупщицы не взяли власть в свои руки. Быстрей, пока еще спят франтихи – дачницы, простофили-приезжие, мотовки-курортницы. Все – кто не знает цены копейке. Быстрей, пока правит великий закон базара – почин.
– А что на почин? – занозисто вскидывается первый покупатель.
И даже самый неуступчивый, прижимистый рубщик безропотно кивает. Чаша весов с гирями подпрыгивает вверх. Конечно, приварок не Б-г весть что: пашинка, косточка, подребёрок. Но закон есть закон: первый покупатель – всегда праздник. А где праздник, там нет места мелочному расчету. В противном случае не видать тебе удачи до конца дня.
Бежит Фаня вдоль прилавков, кружит, словно коршун, выискивая добычу. И лишь только дюжий мужик в рыбацких сапогах открывает проволочный садок – она уже рядом.
– Почем? – Фаня безошибочно выхватывает самую большую рыбину. «Килограмма два с хорошим гаком, – прикидывает она, – нафаршировать – пальчики оближешь. Но он сейчас столько заломит, что в глазах потемнеет». Её тонкие губы, расцвеченные алым бантиком помады, заранее складываются в скорбную улыбку. Она поддевает точным, скупым движением жаберную щель, и ноздри её густо напудренного мясистого носа хищно вздрагивают:
– Вчерашний улов, – сурово рубит Фаня и небрежно кладёт рыбу на прилавок.
Но тотчас, словно лишь любопытства ради, небрежно спрашивает:
– Сколько же вы хотите за свою мелочь? Так чтоб продать, – со значением роняет она. И тут же язвительно добавляет: – Час на жаре – и эту рыбу уже можно будет выбросить на помойку.
– Фанечка! Ты? – Кто-то дёргает её за руку.
Фаня оборачивается и цепенеет. Перед ней стоит золовка. Грузная, в ярком, узком для неё платье с громадной брошкой на пышной груди. Она вся излучает радость от неожиданной встречи:
– Люба моя ! Сердце моё! – Закинув полную руку Фане на плечи, золовка прижимает её к себе. – Как здоровье? Как Вовчик? Как Мусенька? Что вы не заходите?! Ни слуху ни духу.
Слова стремительно сыпятся, словно горох из рваного мешка.
– Все живы, здоровы, слава Б-гу, – холодно бросает Фаня, пытаясь вырваться из объятий золовки.
«Такую рыбу упустила из-за неё», – с досадой думает она.
– Вас не слышно и не видно. – Потная рука золовки, не желая насовсем расстаться с Фаней, неохотно скользит по её плечу с тем, чтобы тут же впиться в пуговицу платья. – Я уже думала, не дай Бг, что случилось, не про нас будь сказано. Хотела уже сегодня забежать.
– Кажется, почта и телефон еще работают, – неласково роняет в ответ Фаня.
«Пропал сегодня базар. Пропал. – Тоска накатывает на неё от этой мысли. – Как мне надоели эти Вольфсоны. Та ещё семейка!
Что она, что мой дорогой муженёк, что моя золотая дочурка». Глаза Фани мечут голубые молнии. Но вырваться и уйти – об этом и разговора быть не может.
– Как дела у Мусеньки? – Уцепившись за пуговицу, золовка ласково притягивает к себе Фаню.
– Послушай, Геня. Что ты у меня спрашиваешь? Спроси сама у своей племянницы. Или вы уже не знакомы? Она же вся в своего папочку! Из твоего брата тоже каждое слово нужно клещами тянуть.