Больной молча лежал на койке, судорожно сглатывая слюну и медленно кивая головой. Доктор сидел на полу в той же позе, содрогаясь от рыданий, и лишь минут через пять сумел взять себя в руки: он отполз в сторону, поднялся, сел на стул и взглянул на Бледного, чье длинное, худое тело сделалось почти прозрачным; от умирающего исходил тяжелый запах чего-то извечного, стылого, неживого.
— Теперь вам ясно? — выговорил Бледный. — Я не планировал таких крайностей.
— Да замолчите же!
— Я бы не прочь вести такое же безоблачное существование еще хоть миллиард лет, ни в чем себе не отказывая. О, я был всему господин!
— Вы сумасшедший!
— Передо мною все дрожали от страха. А теперь страх охватил меня, потому что умирать больше некому. Осталась всего лишь горстка людей на этом корабле. Да еще пара тысяч на Марсе. Вот почему я туда стремлюсь: на Марсе я смогу жить — если дотяну, конечно. Ведь для того, чтобы я жил, наводил страх, вел привычное существование, требуются простые смертные, а когда все они погибнут и некому будет больше умирать, господину Бледному придется умереть самому, а ему этого совсем не хочется. Поймите, жизнь встречается во Вселенной не так уж часто. Она существовала только на Земле — только там, благодаря живым людям, существовал и я. Но теперь я ослаб, совсем ослаб. Не могу даже пошевелиться. Вы должны мне помочь.
— Сумасшедший, идиот!
— До Марса целых двое суток пути, — продолжал господин Бледный в раздумье, беспомощно вытянув руки по швам. — В течение этого времени вам придется меня кормить. Если бы я мог двигаться, я бы от вас не зависел. Всего час назад у меня была немыслимая сила: только подумайте, сколько энергии перешло ко мне от всех умерших, от всего, что в одночасье погибло. Но пока я гнался за вашим кораблем, энергия рассеялась; теперь эта энергия пожирает сама себя. Нынче единственный смысл моей жизни — это вы, ваша жена, двадцать пассажиров, члены экипажа, да небольшая колония на Марсе. Как видите, весьма скудный запас, весьма скудный… — Его голос сник до вздоха; сглотнув, он продолжал: — А вы, доктор, никогда не задумывались, почему на Марсе уровень смертности за полгода существования ваших колоний не поднимался выше нулевой отметки? Да потому, что мне не разорваться, вот и все. В тот самый день, когда на Земле появилась жизнь, появился и я. Все это время я ждал случая выбраться на просторы Солнечной системы. Почему было не покинуть Землю несколькими месяцами раньше? Я все откладывал, а теперь горько сожалею. Глупец, алчный глупец.
Доктор напрягся, встал, сделал шаг назад и прислонился к стене:
— Вы не в себе.
— Вот как? Тогда взгляните-ка еще раз в иллюминатор на то, что осталось от Земли.
— Я не собираюсь вас слушать.
— Вы должны мне помочь. Решайтесь. Я положил глаз на командира. Пусть он придет первым. Скажите, что мне требуется переливание крови. Затем пассажиры, по одному, чтобы только удерживать меня на краю пропасти, чтобы только сохранять мне жизнь. Ну, а напоследок настанет, видимо, и ваш черед или вашей жены. Вы ведь все равно не рассчитывали жить вечно, правда? Но если я умру, вам не миновать такой судьбы.
— Вы бредите.
— У вас хватает дерзости полагать, что это бред? Имеете ли вы право так испытывать судьбу? Если я умру, вы все станете бессмертными. Именно об этом люди мечтали во все века, не так ли? Жить вечно. Но я вас уверяю, это будет невыносимо: один день точь-в-точь как другой, да еще чудовищный груз воспоминаний! Задумайтесь! Рассудите сами.
Доктор стоял в неосвещенной части каюты, спиной к противоположной стене.
Господин Бледный зашептал:
— Уж вы мне поверьте. Лучше умереть, когда пробьет твой час, нежели тянуть лямку миллион миллиардов лет. Не сомневайтесь. Кому, как не мне, это знать? Я почти рад, что умираю. Почти, но не совсем. Самосохранение. Ну, что скажете?
Доктор уже стоял у двери:
— Я вам не верю.
— Не уходите, — пробормотал пассажир Бледный, — вы еще пожалеете.
— Все это выдумки.
— Не дайте мне умереть… — Его голос звучал уже где-то совсем далеко, а губы едва шевелились. — Умоляю, не дайте мне умереть. Ведь я вам нужен. Во мне нуждается все живое: я наполняю жизнь смыслом, придаю ей ценность, обеспечиваю противовес. Не дайте…
Пассажир Бледный становился все меньше и тоньше, его тело таяло на глазах.
— Нет, — выдохнул он. — Нет, — прошептало движение воздуха за стенкой твердых, пожелтевших зубов. — Прошу вас…
Его ввалившиеся глаза неподвижно уставились в потолок.
Доктор вырвался из каюты, захлопнул дверь и закрутил болты. Потом он привалился к холодному металлу и опять содрогнулся от слез, вглядываясь в глубь отсека, он различил кучки людей, которые сгрудились у иллюминаторов и провожали глазами пустое пространство, где раньше была Земля. Одни ругались и сыпали проклятиями, другие плакали. Битый час он блуждал по коридорам и трапам, нетвердо держась на ногах и почти не помня себя, пока наконец не разыскал командира.
— Командир, никто не должен входить в каюту больного. У него чума. Это неизлечимо. Он лишился рассудка. Смерть наступит в течение часа. Прикажите заварить дверь.
— Что? — переспросил командир. — Да-да, конечно. Я отдам распоряжение. Непременно. Вы видели? Видели, как взорвалась Земля?
— Видел.
Они, как во сне, разошлись в разные стороны. Доктор присел рядом с женой, которая не замечала его, пока он ее не обнял.
— Не плачь, — сказал он. — Не надо. Прошу тебя, не плачь.
Ее плечи вздрагивали от рыданий. Он привлек ее к себе, хотя его самого бил озноб. Они сидели бок о бок не один час.
— Не плачь, — повторил доктор. — Думай о чем-нибудь другом. Не вспоминай Землю. Думай о Марсе, думай о будущем.
Они замерли с отсутствующими лицами, откинувшись на спинки кресел. Он закурил сигарету, но не почувствовал вкуса, передал ее жене и зажег еще одну.
— Как ты смотришь на то, чтобы оставаться моей женой еще десять миллионов лет? — спросил он.
— Я готова, — воскликнула она и, обернувшись к нему лицом, истово прижала к себе его руку. — Я с радостью!
— Правда? — спросил он.