— Представь себе, что у Эвариста Бореля был сын, а у этого сына — его звали Этьен — дочь… и что эта дочь, Эжени Борель, незамужняя, шестидесяти восьми лет, все еще жива… и знаешь, где она живет? В Сент-Эмильоне, старик, в Сент-Эмильоне! — полчаса езды от Бордо! Ее отец Этьен был женат на некой девице Боско, наследнице огромного поместья. В конце концов он продал фамильный бизнес в Лашатре и обосновался на Юго-Западе… А теперь угадай, что у меня в кармане! Приглашение на чай в замок Боско к госпоже Борель! Вот послушай, ты будешь смеяться: «Дорогой господин Манжматен, я была счастлива узнать, что кто-то всерьез интересуется Дедулей. — „Дедуля“ — это ее дед Эварист. — Я в детстве прекрасно знала его и по сей день храню в памяти чувство привязанности к нему, которое не изгладили ни время, ни маленькие неприятности со здоровьем… — у старухи Альцгеймер, она уже наполовину труп. — Действительно, у меня хранятся почти все его многочисленные сочинения (увы, я единственная из всех членов семьи, кто остался верен ему)… Для того чтобы предоставить их в ваше распоряжение, прежде всего нам нужно познакомиться, чтобы я определила — по тем совершенно точным критериям, которые Дедуля мне указал непосредственно перед смертью, — вашу способность понять значение его неоценимого труда и ваше бескорыстие… Как вы догадываетесь, на это потребуется время. Для начала я приглашаю вас посетить меня…» — и так далее. «Почти все его многочисленные сочинения» — ты понял? На этот раз я забью, это точно! Несколько реверансов, два-три умело ввернутых комплимента — и старуха у меня в кармане, моя легендарная скромность тому порукой! Можешь записать дату: самое большее через год ТЭД будет раскрыта!
Это был триумф. Мне оставалось только надеяться на какую-нибудь песчинку, какую-нибудь деформированную, дефектную деталь, которая в последний момент не даст сложиться головоломке. В ожидании этого мне ничего не оставалось, как только делать хорошую мину.
— Поздравляю, Мишель, ты своего добился… Но как тебе удалось?…
— Тихо!
До нас доносился напряженный, почти неузнаваемый голос Крука. Было ясно, что он разговаривает с женщиной. Мишель выглянул в дверь и уважительно присвистнул. Вслед за ним и я проскользнул в магазин.
Я увидел ее еще издали, она стояла между двух стопок книг, терпеливо выслушивая смущенные объяснения Крука по поводу каких-то бельгийских изданий.
— Частный детектив, — прошептал Мишель.
— Что?
— Я нанял частного детектива, как в кино… Это он ездил в Британские железные дороги, в Ноан, в Лашатр… и отыскал след старухи Борель в Сент-Эмильоне… Я его выбрал по справочнику — за имя: «Агентство „Дик“, все виды расследований и слежки». Господин Дик, ты понял? Это было слишком роскошно, чтобы быть правдой!
Обеспокоенная нашим перешептыванием, девушка повернулась к нам, и в этот миг то, что мне говорил Мишель, потеряло всякое значение. Я вышел на середину комнаты, встал перед девушкой и без колебаний объявил:
— Простите, мадемуазель, но… мне кажется, что мы уже встречались.
— Прекрасное начало, — прошептал Мишель, подходя сзади, — так держать, ты взял верный курс, — и затем громче, обращаясь к девушке: — Мой товарищ, перед тем как волнение отняло у него на миг его поэтические способности, хотел сказать, что вы напомнили ему меланхолическую красоту полотен Данте Россетти… что, увидев вас, он протер глаза, как тот сыщик в «Лауре», когда Джин Тьерней появилась перед ним в своем белом плаще и соответствующей шляпке… и что, как Фредерик на пароходе «Город Монтеро», он должен был ухватиться за коечную сетку… ибо красота обладает той странной особенностью, что, даже когда она нова, она похожа на воспоминание.
Девушка ответила на комплимент улыбкой, затем повернулась ко мне:
— Да, мы учились на одном факультете… У нас были общие лекции.
Я собирался сказать ей, что совершенно не помню этих замечательных общих лекций. Я хотел говорить с ней о «Хороших детях», но мой язык сделался огромным и заполнил весь рот. К тому же произошел инцидент, сильно меня смутивший: когда я пожимал ее руку, у меня поднялся член. «Без паники, — подумал я. — Просто всякий раз, как ты видишь эту девочку, в твоих штанах что-то происходит, вот и все…» Я был смешон, я пожирал ее глазами. Она снова улыбнулась. Ее волосы были уже не такими огненными, и ее красота словно бы чуточку поблекла, но эти зеленые глаза пронизывали меня насквозь. В ее чопорной позе красивой бордоской буржуазии я ощущал повадку ягуара и тайное пламя. Где-то в глубине моей памяти ужасная маленькая девочка продолжала терзать клоуна Бобо, и я всей душой отождествлял себя с ее трепещущей игрушкой. Я был Пип. Пип снова нашел свою Эстеллу.