— Превосходно! Превосходно! — восклицал он. — Месье Борель, вы совершенно достойны вашего письма… вы лучший критик, какого можно только вообразить!
Он остановился передо мной и откровенно захохотал, глядя на мое изумленное лицо.
— Потерпите еще несколько часов, друг мой, и будьте готовы к отъезду в Лондон. Сегодня мы пообедаем рано и сядем на поезд в семь пятнадцать… и уж там вы узнаете все! А пока мне нужно еще немножечко поработать.
Он схватил меня за плечи и сердечно их стиснул, но тем же движением он подтолкнул меня к дверям.
— Как вы его назвали?
— П-Е-Д-Ж-А-Х.
Уэллер задумался, и пока он думал, Джойс позволила обогнать себя какому-то старьевщику, толкавшему перед собой ручную тележку.
— Нет, — изрек Уэллер, — это мне ничего и ни о чем не говорит… В нашем амбаре никакого Педжаха нет… Может, это герой из романа…
— Во всяком случае, не из его.
Два ряда скромных домиков обозначили начало городского предместья. Уэллер пожал плечами.
— Кто знает, какие фантазии придут ему в голову… Но самое смешное, что фантазии этой головы становятся евангельским словом для миллионов других. Налево поглядите!
На щите дорожного указателя красными буквами было намалевано: «Рочестер». Поперек щита кто-то натянул ленту с надписью того же цвета: «Клойстергэм».
— И это не все! Хозяин «Трактира путешественников» сменил вывеску… Теперь его клоповник называется «Гостиница Друда». А одному учителю на фортепьянах с Четем-стрит пришлось уехать из города. Почтенные граждане своих дочек ему уж больше не доверяли…
— Почему?
— А не повезло бедняге с фамилией: Джаспер!.. Или вот в прошлом месяце городской совет собирался по поводу одной вредной для здоровья улицы. Так вроде один умник предложил написать господину Диккенсу, чтоб, значит, он поправил дело одним росчерком пера… Не смеялся только ленивый, но я уверен, что нашлись бы и такие, что проголосовали бы!
Через несколько минут Джойс остановилась перед трактиром достаточно приличного вида.
— Так вы уверены, что не хотите зайти перекусить?
При одной мысли о задымленной зале, насыщенной запахами кухни и парами спиртного, меня замутило.
— Нет, спасибо, я, пожалуй, схожу посмотрю собор.
— Тогда я знаю, кто вам нужен. Томми! Тут для тебя клиент!
На зов немедленно прибежал уличный джентльмен лет двенадцати, остановился передо мной и продекламировал свой рекламный текст:
— Три шиллинга за собор, мистер! Я покажу вам башню преступления и склеп, где был спрятан труп!
— Откуда ты все это знаешь? Книга еще даже не закончена…
— Все так и было, мистер, я вам точно говорю! Мой дядя все видел! Он был там, когда этот гад, учитель пения, скинул того господинчика в дыру!
— Что я вам говорил? — шепнул мне Уэллер. — Я через часок зайду за вами в собор, — прибавил он, исчезая в трактире.
За пресловутые три шиллинга мне удалось отделаться от Томми, но забыть слова Уэллера было труднее. По мере того как я открывал для себя город, он являлся мне все более и более странным. Слегка рассеянные жаркой дымкой солнечные лучи нетвердо, словно неумелый рисовальщик, очерчивали контуры предметов. Людей почти не было. Двое мальчишек угрюмого вида без увлечения перекидывались мячом в пустом пространстве, словно отбывая номер, поставленный спрятавшимся куда-то режиссером, а импозантная главная башня замка, возвышавшаяся над старыми постройками, теснившимися на берегу Медуэй, так же напоминала декорацию, как и великолепные здания Гилдхолла или Истгейт-Хауса. Даже фрукты и овощи на прилавках огородников выглядели искусственными. Когда я приблизился к собору, у меня было такое ощущение, словно я соскользнул в иной мир.
Это ощущение еще усилилось, когда я увидел высокую башню Гэндальфа, возвышающуюся между двумя трансептами. Я вошел в ворота и направился к нефу, но вскоре вынужден был присесть против огромной фрески на хорах, побежденный как этим ощущением странности, так и усталостью и сверлящей головной болью.
И тут мне явилась одна мысль. Прежде всего я констатировал, что, блуждая наугад в этом незнакомом городе, я обнаружил одно за другим все его самые знаменитые сооружения (хотя они и располагались очень далеко одно от другого), и точно в том порядке, в каком они были представлены в туристическом вадемекуме, купленном мной в Лондоне. Далее я понял, что не в силах сосредоточить внимание на окружавших меня архитектурных богатствах. В уме моем возникали одни лишь традиционные и пустые формулы: аркатуры, романские проемы, зала капитула — вне всякой связи с осязаемой действительностью, словно смутные отголоски сна.