Мартон совсем не помнил Геделе. Ему было, вероятно, около года, когда его отец Ференц Фицек решил:
— Будь что будет. Хуже, чем есть, все равно не будет: переезжаем в Будапешт.
В пугающий большой город.
— Ну да, — объяснял он своему зятю Кевеши, который никак не мог понять, почему Фицек переезжает, когда его, Кевеши, пекарня процветает и зимой и летом. — Пока здесь дачники, еще жить можно: всегда какая-нибудь починка находится. А зимой… зимой…
— Ты небось не слишком был прилежен, — настаивал Кевеши упрямо.
— Ну и осел ты, свояк!
На улице Мурани, где они живут сейчас, растут акации. Это хорошо, потому что на улице Херпад нет ни одной. Это плохо. Правда, тот, кто там живет, не получает оплеух за то, что влезает на деревья. Это опять-таки хорошо.
Утром, раскрыв глаза, «человек» чувствует себя неплохо. Г-н Фицек уже работает: тихо постукивает молотком по деревянным гвоздям. Мать хлопочет с завтраком. Акация заглядывает в окно, листья дрожат на солнце.
Пишта подходит к Мартону и смотрит некоторое время, спит ли он. Когда убеждается, что спит, вытаскивает из тюфяка длинную соломинку и осторожно сует Мартону в нос. Мартон брыкается. Пишта падает в корыто. В корыте пищит Банди.
Мать подбегает к ним, а отец через этажерку с колодками смотрит в «квартиру».
— Что еще там?
Мартон одевается. Он сидит на полу. Черные блестящие кольца волос упали ему на лоб. Сегодня одевание продолжается довольно долго. Он надел штаны задом наперед. И после того как снял их, чтобы правильно надеть, снова надевает наоборот. Опять надо снимать. Мартону все равно, как на нем штаны: задом наперед или передом назад, но мать смотрит за этим.
Если он надевает штаны как следует, то одевание довольно быстро. Надел штаны — и готово. Зимой, конечно, нет, но в апреле да: впо кончается лне достаточно одних штанов. Рубашка все равно уже на нем. В ней и спит «человек».
Пишта снова подходит к Мартону. У Пишты очень серьезное лицо, он редко смеется. Г-н Фицек говорит, что он дурак, иногда — что идиот.
— Берта, ребенок-то вышел бракованный!
— Давай играть! — говорит Пишта и очень серьезно смотрит на Мартона.
— Сейчас, — отвечает Мартон, — только умоюсь.
— Во что? В прятки нельзя, постель не прибрана.
Пишта задумывается.
— Я скажу тебе.
И идет и достает из-за плиты топор. Топор тяжелый, он волочит его за рукоятку по полу.
«О, это совсем новая игра!» — думает Мартон и ждет, сидя на тюфяке.
Пишта уже стоит перед ним.
— Вот топор!
— Как с ним играть?
— Ударь меня по голове!
Мартон идет умываться. «Идиот!» — думает он.
Мать отнимает у Пишты топор.
Во время умывания Мартону вспоминается, как вчера отец крикнул матери, что проломит ей за что-то голову топором.
Все завтракают. Мать дает всем по куску хлеба, только маленький Банди получает молоко: она вынимает его из корыта и кормит грудью. Потом открывает дверь.
— Не вертитесь под ногами! Идите на улицу!
Ребята вприпрыжку выбегают за дверь, и Пишта снова начинает:
— Давай играть!
— Да, но во что?
— «Кто выше»!
Прекрасная игра. Только надо осторожно, потому что можно на собственный нос наделать. Потом еще один недостаток — долго не поиграешь. Вот опять, как и вчера, выигрывает Отто. «Ну да, потому что он выше всех». Прохожие смеются. Шестеро ребят стоят на краю тротуара, — к этому времени пришли и ребята Ракитовских; седьмая, Мариш Ракитовская, не может принять участия в игре — она только судит:
— Отто выиграл.
Но вот игре конец.
Пишта смотрит серьезными глазами и говорит:
— Давай играть!
Ну, хорошо. Только во что же? Семеро босых ребят стоят на улице и не знают, чем заняться. Куда пойти? С чего начать? Солнце греет, телеги громыхают.
— Давайте в «Караси и щуку»!
Кто-нибудь выходит на середину улицы. Он — щука. Остальные пытаются перебежать на другую сторону. Кого поймают, тот тоже становится щукой. Интересная игра! Только г-н Фицек очень сердится: по улице Мурани проезжает много телег, и ребят могут задавить.
Да, но это не так просто — задавить!
— Мы сами можем смотреть за собой, — говорит Отто, — только положитесь на нас.
Но сейчас он предпочитает сказать:
— Пойдем на Иштвановский проспект, там можно играть в «Караси и щуку».
Они осторожно идут. На Иштвановском проспекте вдвое больше телег, чем на улице Мурани. А-а, все равно! Ребята бегают не меньше часа. Утомившись, садятся на край тротуара. Четырнадцать босых ног в ряд.