— Но это, Пиштука, не так просто, — сказала Шаролта, отпивая кофе, — добраться до двадцати пяти тысяч форинтов. Пока-то их доверят кому-нибудь…
— В том-то и вся беда… Иначе… Налей еще рюмку и почисть пиджак.
Шаролта побежала за щеткой, нагнулась и, пока товарищ Доминич разглядывал в зеркале свое лицо, чистила его пиджак. Иногда она мочила палец и снимала пушинку.
— Брюки все в пуху… Ты где бываешь, Пишта?
— Вот только этого недоставало! «Не уходи», «яиц нет», «где бываешь?». Довольно, Шаролта! В такой серьезный день и ты бы могла быть посерьезней… Твой муж выходит на жандармов и полицейских, а ты какие-то пушинки подозреваешь… До свиданья!
Он пошел, но из двери крикнул:
— Самое позднее — через два часа буду дома! Купишь яиц и поджаришь мне яичницу.
…С тех пор как дело с Сомбати выяснилось, Терез совсем растерялась. В первые часы она еще бунтовала, потом только плакала, а затем ее охватило чувство глубочайшего унижения и страха перед мужем. Терез опускала глаза не только под взглядом Новака. Если она делала замечание сыну и тот перечил ей, она тоже краснела и умолкала.
Сегодня утром она уже в пять часов была на ногах, почистила мужу ботинки, костюм, и, когда чистила брюки, в заднем кармане ее рука наткнулась на что-то твердое. Терез пощупала. Что это такое может быть? Держа в руках брюки, она осторожно подошла к дверям комнаты, заглянула и, убедившись, что Новак спит, залезла в карман.
— Револьвер… — прошептала она и дрожащими руками положила оружие на место.
Терез затопила печь и поджарила гренки. Когда запах подрумяненного хлеба разлился по кухне, Новак встал. Было слышно, что он одевается.
Новак вышел на кухню, не поздоровался и подошел к крану.
— Дай что-нибудь позавтракать, — тихо сказал муж, утираясь.
Терез поставила перед ним еду. Новак ел, потом, когда пришла газета, он стал ее внимательно читать, но не проронил ни слова. Терез тоже молчала; она стояла у плиты и оттуда смотрела на мужа.
— Дюри, — заговорила она слабым голосом.
— Что? — ответил Новак, не отводя глаз от газеты.
— Как ты думаешь, будет какое-нибудь столкновение с полицией?
— Не знаю. Может быть. Ну и?.. — Он повернулся.
— Просто так… Я думала о том, что с тобой может случиться что-нибудь…
Новак прервал ее:
— Ты лучше о себе думай, так-то лучше будет.
Терез сжалась. Новак видел, как она опустила голову. Он что-то еще хотел сказать жене, но вместо этого повернулся и продолжал читать газету и есть гренки. Позавтракав, он поднялся, сложил газету, стряхнул крошки с брюк и, не прощаясь, открыл дверь кухни. На пороге — Терез заметила это — он пощупал задний карман брюк, потом обернулся.
— Мать… — Он впервые сказал это слово после долгого промежутка. — Мать…
Жена вздрогнула, шатаясь, подошла к мужу. Она прижалась головой к его груди, и только по спине ее было видно, что она плачет.
— Мать, прости, если я обидел тебя. Береги ребят…
Он поцеловал жену и нежно погладил ее волосы.
— Ну, не волнуйся, я тороплюсь.
Он еще раз поцеловал ее. Жена подняла голову и сквозь слезы посмотрела на него светлыми, ясными глазами.
Шниттер проснулся с тяжелой головной болью. Ему казалось, что в череп ему наложили тяжелых булыжников, особенно на затылке болели и жгли две шишки. Давило что-то на сердце, даже дышать было тяжело. В утренней полудреме его охватили те же мысли, от которых он вчера вечером не мог заснуть, из-за которых принял двойную порцию веронала. Даже тогда, когда веронал уже начал действовать и он чувствовал, будто вся его голова раздулась и нос вырос в хобот, — даже тогда мучили его те же мысли: профессиональные союзы распущены, он арестован, Иштван Тиса приходит к нему в тюрьму и говорит: «За весь сегодняшний день отвечаете вы один». Его осуждают на три года, и, когда он выходит на свободу, «Непсава» уже в других руках.
Он хотел посмотреть, который час, но не было сил протянуть к часам руку. «Еще немножко посплю», — подумал он, и ему показалось, что полудрема скоро перейдет в настоящий сон. Он уже погрузился в мир без мыслей, но вдруг как будто услышал голос и очень странное, ни к чему не относящееся слово: «Да!» Он вздрогнул от этого слова.
Встал. Восемь часов. Уже собираются. Шниттер подошел к телефону. Назвал номер.
— Все в порядке, да? До одиннадцати я буду дома, все сообщения прошу давать сюда. Да… Потом? Потом пойду в «Непсаву». Да. После обеда… Естественно, буду говорить… Это хорошо, хорошо… Что вы говорите? Очень хорошо… Значит, сообщения прошу до одиннадцати давать сюда… Благодарю вас — Он несколько оживился. Вызвал новый номер. — А, это ты? У меня очень болела голова. Плохо спал… Конечно… Нет, до одиннадцати буду дома… Сейчас приходи… Да не начинай ты сначала: хотя б для такого дня могла бы приберечь какие-нибудь чувства… Приходи… Да, оставь!.. Что же, мне по телефону объясняться тебе? Словом, придешь?.. Хорошо… Ну ладно, лучше я признаю… Признаю, только иди!