— Будь уверен, еще сегодня вечером правительство захочет договориться с нами.
Новаку казалось, что он сам никогда, ни на секунду не был прав и что, в сущности говоря, он глупый и неуживчивый человек.
Они шли уже по бульвару Терез.
…На улицу Надьмезе прибыл полицейский на велосипеде. Перед телефонной станцией он спрыгнул.
— Разрешите доложить, — отдал он честь начальнику, — по бульвару идет десятитысячная толпа. Самое большее через десять минут они будут здесь.
Со двора телефонной станции появился эскадрон конной полиции. Через несколько минут прибежала жандармерия, находившаяся во дворе консерватории. Командующий полицейский офицер послал полуроту солдат к началу улицы, перед ними встал взвод конных полицейских. Жандармов и пеших полицейских он разместил по разным переулкам.
— На первый выстрел со всех сторон в атаку!
— Есть!
Уже слышался шум движущейся колонны, и были видны знамена.
Пробежало несколько трамваев, как будто сегодня обычный день.
Послышался приказ разойтись. Толпа не повиновалась. Полицейский офицер выстрелил из револьвера в воздух. Атака началась со всех сторон. Поднялась свалка. Толпу оттеснили к консерватории. Две телеги с кирпичом застряли в толпе. Демонстранты ножами разрезали поводья лошадей, и животные с отчаянным ржаньем прижались к каким-то воротам.
— Бросайте! Черт!..
Застучал кирпичный ливень. Раздался залп. Новак вынул свой револьвер и стал целиться в полицейского офицера. У того слетел шлем. С другой стороны карьером примчались два взвода конных жандармов. Ряды расстроились. Бросились к бульвару Эржебет — назад! Все ворота были заперты. А перед консерваторией высоко взвилось пламя от опрокинутой телеги с нефтью.
Визжа, примчались пожарные. Густая толпа была как черное сукно, которое теперь разодрали, и ветер разбрасывает его куски. Она бросилась врассыпную.
Какой-то хорошо одетый господин размахивал перед зданием консерватории футляром от скрипки.
— Меня это до сих пор не интересовало, но ведь это же кровавая баня. Негодяи! Рабочие правы! Иштван Тиса — негодяй!
А Доминич в это время спешил домой по улице Кирай. Он и не оборачивался.
— Демонстрацию я закончил… — пробормотал он.
Площадь Свободы перед парламентом была так запружена воинскими частями, как будто командование австро-венгерской армии хотело провести здесь весенние маневры. Присутствовали все роды оружия, кроме тяжелой артиллерии. Две роты гусар, рота тирольцев, две роты босняков, несколько взводов конной полиции, отделения пулеметчиков, легкие орудия…
Собравшиеся в различных частях города около двухсот тысяч демонстрантов были разбиты прежде, чем они дошли до парламента.
Все-таки часть демонстрантов маленькими отрядами прорвала кордоны, другая часть под видом мирных прохожих добралась по переулкам до путей, ведущих к парламенту, и толпа все разрасталась. С площади Свободы, как из крепости, вырывались отряды и наконец запрудили всю улицу.
Новак добрался до улицы Батори, ведущей к площади Свободы. Он помогал повалить трамвайный вагон. Когда тот рухнул и, дребезжа, посыпались стекла, Новак, тяжело дыша, распрямился. По другую сторону свалившегося вагона стоял помятый и бледный Антал Франк.
— Анти! — закричал Новак. — Антика!
— Дюри! — Франк перелез к другу.
— Ложись рядом со мной! Есть у тебя револьвер?
— Есть.
— Эти скоты, — из губ Новака слова вырвались со свистом, — вместо того чтобы распределить людей повзводно, бросили сразу десять тысяч металлистов. Один удар — и все врассыпную… зажатые в улицу… Скоты! Повзводно со всех сторон… Ведь это же наступление!..
Просвистела пуля и ударилась в стенку трамвая.
— Ты откуда?
— С площади Алмаши, — ответил Франк. — Мы столкнулись с полицией.
— И?
— И разбили нас.
— Войска были?
— Да.
— Венгерцы?
— Чехи.
— Залп был?
— Был.
К ним неслась с площади Свободы конная полиция.
— Анти, обожди, пока они подъедут, и тогда спокойно целься.
Люди лежали молча, слышался только цокот копыт. Когда верховые приблизились, Новак прицелился. Один из полицейских схватился за грудь и свалился с коня. Раздался страшный крик. Люди вскочили и, вооруженные железными палками, дубинами, атаковали конных полицейских. Полицейские отступили.
Окна и двери домов были заперты, как будто отовсюду ушла жизнь.
Били конных полицейских, некоторые рабочие с окровавленными головами валились на мостовую. Демонстранты стояли уже у входа на площадь Свободы, виден был южный край парламента. Одного полицейского стащили с лошади и наступили ему на голову. И с площади, как вихрь, двинулась на них сотня гусар с обнаженными саблями.