Мартон сначала прислушался. Тишина… Может быть, нет никого? Или они в зале? Он несмело постучал. Потом открыл дверь. В классе сидело около пятидесяти девочек, они писали сочинение. Когда мальчик вошел, все пятьдесят девочек подняли головы, посмотрели на него, некоторые захихикали. Мартон смущенно остановился в дверях.
— Меня послал господин учитель Гендеч… он сказал, что остальное я узнаю здесь.
— А, это ты! — сказала учительница. — Подожди… Лили Люстиг!
Темноволосая девочка прошла между партами.
— Пойдите в гимнастический зал, к господину учителю Даллошу.
Они вместе вышли из класса. В коридоре ребята молчали, только тайком бросали друг на друга взгляды. А в гимнастическом зале господин учитель Даллош прочел им маленькую пьесу.
— Название пьесы — «Почки распускаются», — сказал господин учитель Даллош, — Играют в ней двое. Я вам прочту, а вы слушайте… «Мальчик и девочка сидят на скамейке. Мальчик чертит тросточкой по песку. Они молчат. Потом девочка берет палочку. Мальчик: «Славная палочка!» Девочка: «Правда, славная. Наверное, дорогая?» Мальчик: «Нет, не дорогая, только форинт стоит». Девочка (всплескивает руками): «Господи Иисусе, целый форинт! Сколько яблок, груш и конфет!..» Мальчик (перебивает ее): «Я принес и конфет…»
Тут г-н Даллош обратился к Лили:
— «Яблок, груш, конфет» ты должна говорить так, как будто хочешь продолжать. Почему ты хочешь продолжать? Как тебя зовут?.. Так вот, Люстиг, почему ты должна продолжать и что хочет еще сказать девочка?
— Сколько конфет можно было бы купить на эти деньги!
— Очень хорошо, — сказал учитель музыки. — А ты, Фицек, перебьешь ее: «Я принес и конфеты». Понял?
— Понял, — ответил Мартон.
И учитель стал читать пьесу дальше.
Начиная с этого дня ежедневно в девять часов утра Мартон шел в женскую школу, вызывал Лили, и они вместе являлись на репетицию. Через две недели они уже знали пьесу наизусть, и Мартон чувствовал отвращение, когда поднимался на сцену и говорил уже сотый раз:
— Славная палочка!
В его руке не было никакой палочки, а Лили все-таки отвечала:
— Правда, славная.
Внизу, в зале, сидели остальные ученики и хор. Все завидовали роли другого и ненавидели свою.
Мартон за два дня влюбился в Лили.
…Однажды после репетиции ребята вышли на площадь Матяша. Мальчики сначала состязались в остроумии, но заика Немешчани, который мог принимать участие только в хоре и все время увивался вокруг Лили, предложил устроить состязание в беге:
— Давайте обежим внутренний круг сквера: кто дольше выдержит, тот победитель.
Мальчики пошли, а девочки сели на скамейку — смотреть на состязание.
Побежали длинноногий Лотнер, Лайош Немет, Немешчани и Фицек. Лица их раскраснелись, они громко кричали девочкам, сидевшим на скамейке, сколько обежали кругов.
— Одиннадцать… двенадцать…
Уже обежали пятидесятый круг, лица их были красны, как кровь, и вместо них счет вели уже девочки, потому что дыхание бегунов прерывалось.
— Пятьдесят один… пятьдесят два…
Ни один из них не желал прекратить состязание, каждый хотел выйти победителем. Сердце Мартона колотилось, и он увидел, что Немешчани вытащил из кармана платок и прикрыл им рот, чтобы дышать через него. Мартон тоже захотел это сделать, но был осторожен и в карман залез только тогда, когда они были далеко от девочек и бежали по противоположной стороне круга. Не останавливаясь, он взглянул на платок. «Грязный, — подумал Мартон и засунул его обратно в карман. — Я не сдамся!» — И он побежал дальше.
На семьдесят четвертом круге Лотнер сдал. Он, задыхаясь, подсел к девочкам.
— Довольно! — сказал он. — Я мог еще, конечно, бежать, да мне надоело.
— Ну да! — ответила ему Лили. — Ты просто не можешь больше.
— Нет, могу, — задыхался Лотнер. — Хочешь, чтобы я дальше бежал?
— Теперь уже не считается. Ты отдохнул.
— Ладно, — сказал Лотнер, — Я в следующий раз покажу! Тогда сама поверишь.
На восьмидесятом круге вышел и Лайош Немет. Теперь по кругу мчались только, потные и красные, Немешчани и Фицек. Лили сверкающими глазами следила за состязанием. Она знала, что состязаются из-за нее…
Немешчани задыхался, Мартон Фицек тоже. Наконец на девяностом круге Немешчани не выдержал. Если бы он пробежал еще два круга, остановился бы и Мартон: но когда Мартон остался на арене один, это придало ему новые силы, и он решил не останавливаться до ста кругов.