Потом приходили буйно-веселые часы: он шутил в школе, подстраивал шалости. Ребята покупали вонючие бомбы и подкладывали под стул Винце. Когда учитель садился, бомба тихо лопалась, и они, задыхаясь от смеха, видели, как Винце поводит носом, потом начинает грызть ногти и смеяться:
— Хе-хе-хе, сыночек мой… Кто это сделал?..
В шкафу химического кабинета, там, где стояли минералы и другие вещества, Мартон один раз заметил на обороте карточек, где были намечены названия минералов, следующие слова: «Приношу глубокую благодарность за поздравление по случаю моего назначения директором. Йожеф Лоши». Очевидно, директор, г-н Лоши, ожидал большего количества поздравлений, чем получил, и оставшиеся карточки, чтобы они не пропали даром, он перевернул и использовал в химическом кабинете, так как он был и преподавателем химии.
Во время десятиминутной перемены, когда учитель ушел из кабинета, Мартон перевернул этикетки. Перемена кончилась, и господин директор Лоши вошел в класс. Начались занятия; они изучали свойства ртути. Лоши подошел к шкафу, вынул ртуть, наполнявшую бутылку с толстыми стеклами, и взглянул на этикетку: «Приношу глубокую благодарность…» Он покачал головой и перевернул карточку с надписью: «Ртуть». Его взгляд перескочил дальше, туда, где была медь, и там стояло: «Благодарность». Он быстро осмотрел шкаф, и отовсюду на него глядели те же слова: «Приношу глубокую благодарность…»
Лоши на секунду опустил голову, потом медленно двинулся к мальчикам, на его бледном лице виднелась затаенная досада. Тонкими желтыми пальцами он пригладил свою черную бородку и хрипло, тихо спросил:
— Кто это сделал?
В классе стояла мертвая тишина. Кроме Мартона, никто не знал, как это случилось. Лоши вызвал первого передней парты.
— Ты это сделал? — спросил он.
Мальчик посмотрел на шкаф и увидел массу одинаковых карточек: «Приношу глубокую благодарность…» По его губам, пробежала улыбка, потом он спокойно ответил:
— Не я!
— Следующий! — произнес Лоши сухим, деревянным голосом.
— Следующий! — послышалось снова.
Язык Мартона прилип к небу. «Я скажу…» — шептал он самому себе, но потом, когда очередь дошла до него, он, так же как и остальные, может быть еще внимательнее, осмотрел карточки и сказал: — Это сделал не я.
И в эту минуту он решил больше никогда не делать таких вещей. Он пошел на место. И мгновение спустя уже забыл о происшедшем. Из окна стоящего напротив дома высунулась девочка и посмотрела на ребят. Мартон толкнул соседа.
— Девочка! — прошептал он.
— Где?
— Там.
Он опустил голову на учебник химии и тихо напевал, глядя на девочку: «Из-за тебя я бледнею».
Подошли выборы в кружок самообразования. Мартона выбрали председателем. Члены кружка собирались каждое воскресенье и читали сочинения и доклады на разные темы. Как-то раз Мартон добрался до научного журнала, в котором была помещена статья о солнечных пятнах. На следующей неделе на доске объявлений было написано:
1. Мартон Фицек — о протуберанцах.
2. Эрне Веребич — задачи критики.
3. Прения.
На заседании Мартон встал, дежурным учителем был как раз католический духовник, и стал читать доклад, слово в слово выписанный из научного журнала. Когда ему первый раз пришлось выговорить слово «протуберанцы», он чуть язык себе не вывихнул.
В голове у него сумятица, учение больше не дает радости: он стал беспокойным, с удовольствием слушает грязные разговоры старших учеников о женщинах и спрашивает, все спрашивает. Однажды после такого «просветительного» разговора он заявляет:
— Если у меня когда-нибудь будет жена, я вечером обниму ее и всю ночь не выпущу из объятий.
В одно весеннее утро Веребич поднялся на кафедру.
— У меня важное сообщение для класса, — сказал он. — Я основал газету. Она выходит еженедельно. Название ее: «Голос студента». Плата за чтение — крейцер. Писать в нее могут все. За большую статью плачу два крейцера, за маленькую — крейцер. Стихотворение — два крейцера. Главный редактор — я…
Мартон пошел домой, взял бумагу, и его охватила теплота, похожая на ту, которую он в первый раз испытал летом. Только эта была более ровной и спокойной. И он начал писать. Писал. Писал быстро, почти не думая. Когда было готово, прочел. Он очень удивился, что сам написал это. Снова прочел, переписал красивым, каллиграфическим почерком и почувствовал себя на незнакомой до этих пор ступени блаженства.